Политический дискурс и его функции. Лингвистические особенности политического дискурса Дискурс в политологии

Введение

Глава 1. Политическая коммуникация как стратегический дискурс

1 Специфика политического дискурса

2 Коммуникативные стратегии и тактики политического дискурса

3 Приемы политического дискурса США

Выводы по главе 1

Глава 2. Агональная стратегия и ее тактики в предвыборном дискурсе США

1 Тактика критики

2 Тактика дистанцирования

3 Тактика обвинения и оскорбления

Выводы по главе 2

Глава 3. Стратегия самопрезентации и ее тактики в предвыборном дискурсе США

1 Тактика самовосхваления

2 Тактики автоцитации и псевдо-критики

3 Тактики призыва и обещания

Выводы по главе 3

Заключение

Введение

Политический дискурс - это явление, с которым люди сталкиваются ежедневно. Борьба за власть является основной темой и движущим мотивом этой сферы общения. Чем более открыта и демократична жизнь общества, тем больше внимания уделяется языку политики. Политическим дискурсом интересуются как профессионалы от политики, в том числе журналисты и политологи, так и самые широкие массы граждан.

Политический дискурс относится к особому типу общения, для которого характерна высокая степень речевого воздействия, и поэтому выявление механизмов политической коммуникации представляется значимым в современном обществе.

Анализируя речи политических деятелей, можно выявить стратегии и тактики аргументации, используемые ими с целью убеждения аудитории. Исследования выступлений позволяют, с одной стороны, прогнозировать дальнейшие действия и намерения политика, а с другой - устанавливать наиболее эффективные способы воздействия на слушателей.

При исследовании дискурса акцент делается на рассмотрении речевых намерений политика, стратегий и тактик их реализации. Важнейшей характеристикой речевого поведения политических лидеров являются используемые ими коммуникативные стратегии, приемы и тактики, которые способствуют достижению целей и эмоциональному воздействию на слушателей.

Актуальность данной работы связанна с тем, что в современном мире политический дискурс становится самостоятельным смысловым полем - некой реальностью, которая существует и развивается по определенным законам. При этом содержание и структура данного дискурса не просто отражают представление людей о конкретном сегменте мира, но и создают символическую реальность со своими социальными законами и правилами поведения. Дискурсы определяют социальные, культурные и глобальные изменения - экологические катастрофы, войны, смены политического курса. В связи с этим возникает острая необходимость - прогнозировать развитие дискурса и созданного в нем поля значений [Йоргенсен, Филипс, 2008: 45-47].

Объектом исследования является политический дискурс США.

Предметом исследования в данной работе является тактико-стратегическая организация предвыбрного дискурса США.

Цель работы сводится к выявлению конкретных лингвистических средств, воплощающих коммуникативные стратегии в предвыборной коммуникации США.

В связи с этим предполагается решить следующие задачи:

1) уточнить понятия "дискурс" и "политический дискурс"; определить специфику и функции политического дискурса;

2) определить ведущие стратегии организации предвыборного дискурса США;

3) выявить набор тактик, используемых в стратегиях агональности и самопрезентации в политическом дискурсе США;

) описать языковые средства выражения анализируемых тактик в рамках каждой стратегии.

Материалом исследования послужили 7 предвыборных речей кандидатов в президенты США Б. Обамы и М. Ромни, произнесенные в ноябре 2012 года.

Структура работы включает введение, три главы, заключение и список использованных источников.

Глава 1. Политическая коммуникация как стратегический дискурс

.1 Специфика политического дискурса

Само определение такого термина как политический дискурс предполагает некоторую ориентацию в тех подходах, которые сложились в современной лингвистике. Классическим можно считать определение А.Н. Баранова и Е.Г. Казакевич, которые считают, что политический дискурс - это "совокупность всех речевых актов, используемых в политических дискуссиях, а также правил публичной политики, освещенных традицией и проверенных опытом..." [Баранов, Казакевич Е.Г., 1991: 6].

Исследователи описывают политический дискурс с помощью метафоры слоеного пирога, в котором существуют психологический, социальный, игровой слои. "Как и в функционировании языка, огромную значимость в процессе "съедения пирога" политического дискурса приобретают ролевые характеристики участников, их включенность в тот или иной сюжет политической истории. Сюжетно-ролевой слой одинаково важен для всех периодов развития нашего общества" [Баранов, Казакевич 1992: 39].

Понятие "дискурс" одно из ключевых в коммуникативной лингвистике и современных социальных науках. Термин допускает не только варианты произношения (с ударением на первом или втором слоге), но и множество научных интерпретаций. В целом, под дискурсом понимают совокупность письменных и устных текстов, которые производят люди в разнообразных ежедневных практиках - организационной деятельности, политике, рекламе, области социального взаимодействия, экономике, СМИ. Неоспоримым фактом является то, что содержание термина "дискурс" до настоящего времени остается предметом острых дискуссий. По мнению Е.С. Кубряковой, создание этого термина "было связано с необходимой потребностью в создании такого концепта, который соединил бы существующие в неясном и смутном виде представления в единый гештальт и помог бы отразить в едином образе порождаемую в особых условиях речь, связанную с самими коммуникативными условиями этого порождения [Кубрякова,2004:524].

С точки зрения Т.А. ван Дейка, дискурс представляет собой коммуникативное событие, которое не мыслимо без участников общения, что предполагает их взаимодействие в социальных ситуациях. В дискурсе задействован не только язык в его актуальном употреблении, но и те ментальные процессы, которые имеют место при коммуникации. Ученый считает, что дискурс не ограничивается сферой устной речи. Понятие дискурса распространяется и на письменную речь. Классической стала дефиниция понятия "дискурс", предложенная Т.А. ван Дейком: "Дискурс, в широком смысле слова, является сложным единством языковой формы, значения и действия, которое могло бы быть наилучшим образом охарактеризовано с помощью понятия коммуникативного события или коммуникативного акта" [Дейк, 2000:121].

Что касается понятия "политический дискурс", ван Дейк дает ему следующее определение: "Политический дискурс-это класс жанров, ограниченный социальной сферой, а именно политикой. Политический дискурс - это дискурс политиков" [Дейк, 2000:122].

Ограничивая политический дискурс профессиональными рамками, деятельностью политиков, ученый отмечает, что политический дискурс является формой институционального дискурса. Таким образом, дискурсами политиков считаются те дискурсы, которые производятся в такой институциональной окружающей обстановке, как заседание правительства, сессия парламента, съезд политических партий. А высказывание должно быть произнесено говорящим в его профессиональной роли политика и в институциональной окружающей обстановке. Следовательно, дискурс является политическим, когда он сопровождает политический акт в политической обстановке [Дейк, 2000:122].

Подобной же точки зрения придерживаются А.Н. Баранов и Е.Г. Казакевич.

По их концепции политический дискурс образует "совокупность всех речевых актов, используемых в политических дискуссиях, а также правил публичной политики, освещенных традицией и проверенных опытом" [Баранов, Казакевич,1991: 91].

Политический дискурс также трактуется как институциональное общение, которое, в отличие от личностно-ориентированного, использует определенную систему профессионально-ориентированных знаков, то есть обладает собственным подъязыком (лексикой и фразеологией). С учетом значимости ситуативно-культурного контекста политический дискурс представляет собой феномен, суть которого может быть выражена формулой "дискурс = подъязык + текст + контекст" [Шейгал,1998:22].

Политический дискурс, наряду с религиозным и рекламным, входит в группу дискурсов, для которых ведущей функцией является регулятивная. Исходя из целевой направленности, основной функцией политического дискурса можно считать его использование в качестве инструмента политической власти (борьба за власть, овладение властью, ее сохранение, осуществление, стабилизация или перераспределение). Однако, по мнению Е.И. Шейгал, данная функция настолько же глобальна, насколько коммуникативная функция всеохватывающая по отношению к языку. В связи с этим, автор предлагает дифференцировать функции языка политики в качестве аспектных проявлений его инструментальной функции [Шейгал, 2004: 326].

Говоря о специфике политического дискурса, следует отметить, что политический дискурс относится к институциональному виду общения. Под институциональным дискурсом понимается дискурс, осуществляемый в общественных институтах, общение в которых является составной частью их организации. К числу институциональных характеристик политического дискурса относятся его функции. К основным функциям политического дискурса Р.Водак относит: 1) персуазивную (убеждение); 2) информативную; 3) аргументативную; 4) персуазивно-функциональную (создание убедительной картины лучшего устройства мира); 5) делимитативную (отличие от иного); 6) групповыделительную (содержательное и языковое обеспечение идентичности) [Водак,1997: 139]

Наиболее значимым проявлением инструментальной функции языка политики является мобилизация к действию. Стимулирование совершения действий может осуществляться в форме прямого обращения - в жанрах лозунгов, призывов и прокламаций, а также в законодательных актах. Помимо этого стимулировать к действию можно путем создания соответствующего эмоционального настроя (надежды, страха, гордости за страну, уверенности, чувства единения, враждебности, ненависти).

Стимулировать ответные действия могут речевые акты, являющиеся заместителями действий: угроза, обещание, обвинение. Важной особенностью политического дискурса является то, что политики часто пытаются завуалировать свои цели, используя номинализацию, эллипсис, метафоризацию, особую интонацию и другие приемы воздействия на сознание электората и оппонентов.

Речь политика (за некоторыми исключениями) оперирует символами, а её успех предопределяется тем, насколько эти символы созвучны массовому сознанию: политик должен уметь затронуть нужную струну в этом сознании; высказывания политика должны укладываться во "вселенную" мнений и оценок (то есть, во всё множество внутренних миров) его адресатов, "потребителей" политического дискурса [Шейгал,2004:328].

Резюмируя все выше сказанное, можно сделать вывод о том, что в политическом дискурсе наглядно актуализируется и отражается общественное сознание, т.е. политический дискурс является непосредственно связанным с ценностными ориентациями в обществе.

1.2 Коммуникативные стратегии и тактики политического дискурса

коммуникация дискурс политика лингвистический

Борьба за власть определяет особенности коммуникативных действий, основой которых является стремление воздействовать на интеллектуальную, волевую и эмоциональную сферы адресата.

В политической коммуникации активно используется воздействующая функция языка, которая реализуется через применение речевых стратегий. Актуальность термина "стратегия" в лингвистике сопровождается отсутствием общепринятой интерпретации. Анализ работ, посвященных исследованию речевого воздействия, показывает, что однотипные речевые феномены манипулятивной природы одни ученые обозначают как стратегии / тактики, другие - как приемы.

Речевую стратегию определяют как совокупность речевых действий, позволяющих говорящему соотнести свою коммуникативную цель с конкретным языковым выражением. Под речевой тактикой следует считать одно или несколько действий, направленных на актуализацию стратегии [Левенкова, 2011: 238].

Одна из классификаций речевых стратегий предлагается Е.Р. Левенковой: информационная, интерпретационно-ориентационная, агональная, интеграционная, побудительная. Убеждающий потенциал информационной стратегии реализуется в тактиках утверждения и изложения информации. Интеграционная стратегия представлена тактиками сплочения, инспиратива и фатики, эффективность которых определяется апелляцией к идеалам, ценностям и чувствам адресата. Прямое воплощение регулятивной функции в политической коммуникации осуществляют тактики призыва и прескрипции. Тактиками, способствующими реализации вербальной агрессии, являются: дистанцирование, обвинение, критика и угроза. Интерпретационно-ориентационная стратегия реализуется в тактиках идентификации и комментирования, а также проективной, дидактической и стратагемной тактиках.

Рис. 1. Классификация стратегий и тактик американского политического дискурса [Левенкова, 2011:264].

Следует отметить, что стратегии в избирательном дискурсе определяются целями и, как правило, политик желает:

убедить адресата согласиться с говорящим, его мнением, принять его точку зрения (о том, что правительство работает плохо, или что реформы идут успешно и т.д.);

создать определенный эмоциональный настрой, вызвать определенное эмоциональное состояние адресата [Паршина, 2010:12].

О.Н. Паршина, исследуя политический дискурс выделяет достаточно длинный ряд коммуникативных стратегий: самопрезентации, дискредитации, нападения, самозащиты, формирования эмоционального настроя адресата, информационно-интерпретационная, аргументативная, агитационная, манипулятивная стратегии. На основе анализа речевого поведения политика исследователь выделяет тактики, которые реализуют стратегию самопрезентации в политическом дискурсе, и группирует их следующим образом в зависимости от частотности употребления:

) тактики, употребляемые всеми политиками:

тактика отождествления с кем-либо или чем-либо, т.е. демонстрация принадлежности к определенной социальной, статусной или политической группе;

тактика солидаризации с адресатом, т.е. создание впечатления общности взглядов, интересов, устремлений, ощущения "психологического созвучия" говорящего и аудитории;

тактика создания "своего круга";

тактика дистанцирования, т.е. акцентирование своей непричастности к кому-либо или чему-либо;

тактика нейтрализации негативного представления о себе;

тактика гипертрофирования "я"-темы;

тактика акцентирования положительной информации;

) тактики, употребляемые лишь отдельными политиками:

тактика эпатирования;

тактика насмешки и другие [Паршина, 2004: 45].

В работе Е.И. Шейгал сделан вывод о том, что основным критерием выделения политического дискурса из ряда институциональных служит тематический определитель цели "борьба за власть", которая разыгрывается как состязание, как большие национальные игры, для которых важны зрелищность, определенные имиджи, формы проявления речевой агрессии и т.д. Борьба за власть как цель политики определяет содержание политической коммуникации, которое можно свести к трем основным составляющим: формулировка и разъяснение политической позиции поиск и сплочение сторонников (интеграция ), борьба с противником (агоналъность ). Отсюда следует, что основным организующим принципом семиотического пространства политического дискурса, его семиотической моделью является базовая семиотическая триада "интеграция - ориентация - агоналъность ".

Соответственно, в семиотическом пространстве политического дискурса автор разграничивает три типа знаков: знаки ориентации, интеграции и атональности. Эта функциональная триада проецируется на базовую семиотическую оппозицию политического дискурса "свои - чужие": ориентация (определение где свои и где чужие), интеграция - сплочение "своих", атональность - борьба против "чужих" и за "своих" [Шейгал, 1998: 12].

Проблема отношения речи и власти исследуется также А.К. Михальской, которая отмечает: "Если для политиков предшествующих эпох необходимо было в первую очередь владение искусством публичного выступления, то для современного политического лидера этого недостаточно. Требуется также, а возможно, и в первую очередь мастерство публичного диалога [Михальская, 1996: 139]. Она предлагает соотнести операции общения с двумя главными стратегиями, которые образуют противоположные полюсы общения: стратегия близости характеризует тенденцию к сближению, стратегия индивидуальности - тенденцию к отстранению. К этим стратегиям может примыкать дополнительная стратегия - отказа от выбора, когда человек предоставляет собеседнику самому определять, как сложатся дальнейшие отношения в речевой ситуации. Таким образом, автор выделяет стратегию "отстранения", "близости" и стратегию "предоставь выбор" [Михальская, 1996: 98].

В отличие от других исследователей, ОЛ. Михалева предлагает исходить из трех основных стратегий: 1) стремление развенчать соперника предполагает стратегию "игры на понижение" 2) стремление говорящего возвысить себя над соперником, максимально увеличить значимость собственного статуса предполагает стратегию, "играющую" на повышение; 3) наличие в политическом дискурсе адресата-наблюдателя обусловливает реализацию стратегии театральности [Михалева, 2009: 9].

Каждая из предложенных Михалевой стратегий имеет свой набор тактик, число которых варьируется от пяти, реализуемых стратегией "игры на понижение" (например, тактика анализ-"минус", тактики обвинения, обличения и оскорбления), до девяти, выделенных в стратегии театральности (тактика побуждения, тактика кооперации, тактика размежевания, тактика информирования, тактика обещания, тактика предупреждения, тактика прогнозирования, тактика иронизирования и тактика провокации). Отмечая детальность и тщательность классификации тактик, предложенных Михалевой, нельзя согласиться с ней полностью. По мнению автора, основой для выделения стратегии театральности является фактор аудитории, которую говорящий учитывает постоянно. Однако целый ряд из перечисленных выше тактик театральности ориентирован не только на аудиторию, но в значительно большей степени - на политических соратников (например, тактика кооперации) и противников политика (например, тактики иронизирования и провокации). Другими словами, фактор адресата не позволяет провести однозначную классификацию тактик [Левенкова, 2011: 30].

1.3 Приемы политического дискурса США

Наибольшее распространение получила трехуровневое описание корпуса стратегий. Так, анализируя дискурс власти, В.Е. Чернявская предлагает описывать систему коммуникации, которая включает три составляющих: коммуникативную стратегию как понятие высшего уровня коммуникативной иерархии; коммуникативно-речевой прием или, в другой терминологии, речевую тактику как частное явление; конкретный коммуникативный ход, выступающий в качестве отдельного инструмента реализации общей стратегии (приемы могут быть как речевыми, так и неречевыми), и языковые средства. В качестве примеров языковых средств автор называет стилистические фигуры антитезы и контраста [Чернявская, 2006: 52].

Нет единообразия в описании не только высших единиц стратегической коммуникации, но и ее низшей единицы, которая может терминологически обозначаться как "прием", "механизм" [Левенкова, 2011: 30]. Большинство исследователей, разделяя точку зрения о трехуровневой иерархии, используют термин "стратегия" для единицы высшего уровня коммуникации, не ставят знака равенства между приемом и речевой тактикой. Например, Копнина Г.А. предлагает определять манипулятивную речевую тактику как такое "речевое действие, которое соответствует определенному этапу в реализации той или иной стратегии и направлено на скрытое внедрение в сознание адресата целей и установок, побуждающих его совершить поступок, выгодный манипулятору". Под манипулятивным приемом автор понимает "способ построения высказывания или текста, реализующий ту или иную манипулятивную тактику" [Копнина, 2008:49].

Разграничивая понятия "тактика" и "прием" при описании стратегической коммуникации, Е.С. Попова комментирует это следующим образом: "Соотношение между тактикой и приемом характеризуется как асимметричное: с одной стороны, один и тот же прием может подчиняться разным тактикам, т.е. одна структурная единица может передавать разные смыслы, а с другой - одна манипулятивная тактика может вербализоваться с помощью различных приемов" [Попова, 2002:282].

Речевые тактики в нашем понимании представляют собой выбор и последовательность речевых действий, характеризующихся своей задачей в рамках реализуемой коммуникативной стратегии.

В политическом дискурсе вряд ли может преследоваться цель "информировать" без желания сформировать при этом положительное или отрицательное отношение адресата к чему-либо или повлиять на его образ мыслей, поэтому функция воздействия в политическом дискурсе всегда присутствует.

В целом, для того чтобы определить стратегию речевого воздействия необходимо учитывать не только коммуникативную цель, но и набор и типы тех тактик, которые используются для ее реализации. Так, например, чтобы побудить электорат проголосовать за определенного кандидата, политик может сделать это путем предъявления убедительных аргументов, также возможно с помощью средств саморекламы или через очернение политического противника в глазах избирателей.

Выводы по главе 1

На рубеже ХХ-Х 1 века лингвисты пришли к пониманию дискурса как связного текста в совокупности с экстралингвистическими, прагматическими, социокультурными, психологическими и другими факторами.

Под политическим дискурсом понимается своеобразная знаковая система, в которой происходит модификация семантики и функций разных типов языковых единиц и стандартных речевых действий. Интенциональную базу политического дискурса составляет борьба за власть, что предполагает его основные функции: манипуляцию сознанием, интеграцию и дифференциацию групповых агентов политики и т.д. Политический дискурс соприкасается с другими разновидностями институционального дискурса (научным, педагогическим, юридическим, религиозным и т.д.), а также с неинстуциональными формами общения (художественный и бытовой дискурс).

При исследовании дискурса акцент делается на рассмотрении речевых намерений политика, стратегий и тактик их реализации. Важнейшей характеристикой речевого поведения политических лидеров являются используемые ими коммуникативные стратегии, приемы и тактики, которые способствуют достижению целей и эмоциональному воздействию на слушателей.

Глава 2. Агональная стратегия и ее тактики в предвыборном дискурсе США

.1 Тактика критики

В политической коммуникации сталкиваются как мнения, так и идеологические установки и ценности политиков. Поэтому в политическом дискурсе особая роль принадлежит коммуникативной категории чуждости, в которой отражается семиотический принцип членения мира на "свой" и "чужой". Коммуникативно организующая роль категории чуждости обнаруживается на разных ступенях организации речевого общения. Она проявляется в выборе коммуникативной стратегии, жанров общения, в этикетном оформлении, отборе тематики, характере использования средств эффективности общения, степени информационной полноты и эксплицитности ее выражения, в тональности [Захарова, 2001: 169].

Для описания конфликтного дискурса Е.И. Шейгал использует термин "агональный". Мы также придерживаемся данного термина, описывая в этой главе стратегию, обусловленную стремлением политика развенчать соперника. Однако не все исследователи придерживаются данного термина.

Так, по мнению О.Н Паршиной, агональный характер коммуникации отражает целый ряд стратегий, к числу которых относятся стратегии дискредитации и нападения, манипуляции и самозащиты [Паршина, 2007: 63].

В рамках каждой из этих стратегий, по мнению автора, реализуются определенные тактики. Так, стратегии дискредитации и нападения представлены тактикой обвинения и оскорбления; в манипулятивной стратегии реализуются демагогические приемы и манипулятивные тактики; в рамках стратегии самозащиты исследователь выделяет следующие тактики: тактику оправдания, тактику оспаривания и тактику критики [Паршина, 2007: 73].

О.Л. Михалева обозначает агональную стратегию термином стратегия на понижение. Стратегия реализуется, по мнению исследователя, в следующих тактиках: в тактике анализ-"минус" (которая основана на фактах разбора ситуации, предполагает отрицательное отношение к описываемому), в тактике обвинения (приписывание конкретному лицу какой-либо вины, раскрытие чьих-либо неблаговидных действий, поступков, качеств), а также в тактике безличного обвинения, в тактике обличения (приведение фактов, аргументов, делающих явной чью-либо виновность), в тактике оскорбления и в тактике угрозы [Михалева, 2004: 58].

Главной чертой агональной стратегии и ее тактик является как эксплицитное, так и имплицитное выражение отрицательного отношения говорящего не только к предмету речи, но и к адресату. Выбор стратегии агональности отражает наличие у говорящего установки негативного характера, поскольку адресат чаще всего является политическим противником, оппонентом. Кроме того, следует отметить, что противоборство участников детерминирует активность, направленную на овладение коммуникативной инициативой. Следовательно, агональная стратегия реализует установку говорящего на дискредитацию оппонента [Паршина, 2007:56].

В ходе анализа политической коммуникации возникают трудности при исследовании речевых стратегий и тактик, поскольку существует "тактик такое множество, какое можно сравнить с множеством речевых действий" [Формановская, 2002: 60].

Поэтому мы обращаемся к классификации Е.Р. Левенковой, согласно которой агональная стратегия реализуется, прежде всего, посредством тактик обвинения, оскорбления, критики и дискредитации [Левенкова, 2011: 264].

В данной тактике агональность проявляется через критику позиции оппонента. Маркерами являются такие словосочетания, как he was against, a problem for him, run away from this position:

"General Motors said, we think creating jobs in the United States should be a source of bipartisan pride. That’s what they said, and they’re right. I couldn’t agree more. And I understand Governor Romney has a tough time here in Ohio because he was against saving the auto industry. And the auto industry accounts for one out of eight jobs here in Ohio. So I get that it’s a problem for him. But you can’t run away four day, five days, six days before an election -- run away from that position, especially when you’re on videotape saying the words, "let Detroit go bankrupt." He said it… That"s not what being President is about" .

Приведенный выше пример является высказыванием, содержащим отрицательную оценку.

Критика отличается от обвинения тем, что предполагает отрицательное суждение о человеке и его действяих. В то время как обвинять значит считать виновным [Иссерс, 2008: 161].

Сила речевого воздействия тактики критики увеличивается, когда политик прибегает к приемам повтора и противопоставления:

"AUDIENCE MEMBER: No, it ain’t! (Laughter and applause.) PRESIDENT: Another $5 trillion tax cut that favors the wealthy - that’s not change.: No, it ain"t! (Laughter.) PRESIDENT: Refusing to answer questions about the details of your policies - not change.: No, it ain’t!PRESIDENT: (Laughter.) Ruling out compromise by pledging to rubber-stamp the tea party’s agenda as President - that’s not change.: No, it ain’t!PRESIDENT: In fact, that’s exactly the attitude in Washington that we’ve got to change" .

Х кратный повтор критического аргумента change увеличивает речевое воздействие на потенциальных избирателей. Завершается речь положительной оценкой оппозиционной политики Обамы.

Агональная стратегия реализуется в данной тактике через критику позиции оппонента. Тактика критики, в свою очередь, реализуется через различные приемы, такие как: сравнение, повтор, противопоставление.

2.2 Тактика дистанцирования

Тактика дистанцирования или отчуждения, как и некоторые другие используемые политическими лидерами тактики политического дискурса, базируется на осуществлении в речи коммуникативной категории чуждости. Отношение "свое - чужое" пронизывают все сферы жизни человека и общества. "Семиотический принцип членения мира на "свой" и "чужой" наиболее ярко отражается в категории чуждости именно как коммуникативной единице" [Захарова, 1998: 89].

Оппозиция "свои - чужие", реализуемая в противопоставлениях "we- they", "our- their", актуализируется и в современной политической коммуникации США. Идея тактики дистанцирования - противопоставление "we- they" с обязательным дистанцированием от тех, которые "не наши", которые образуют "не свой (то есть чужой) круг".

Концептуальный признак категории чуждости - "отдаление", "отстраненность" - может репрезентироваться через оппозиции "we- they". Маркером тактики дистанцирования являются местоимения "our- their", "we- they":

"But at the time Mitt Romney said Bill Clinton’s plan would hurt the economy and kill jobs, it turns out his math back then was just as bad as it is today. (Applause.) Because by the end of President Clinton’s second term, America had created 23 million new jobs, and incomes were up and poverty was down, and our deficit became the biggest surplus in history. So our ideas were tried and tested, and they worked. Their ideas were also tried, and they didn’t work out so well." .

В данном высказывании политик защищает свою оппозиционную политику(our ideas were tried and tested, and they worked) и осуждает политику Ромни (Their ideas were also tried, and they didn’t work out so well).

Как ведущие приемы реализации тактики дистанцирования, политики часто используют повтор и противопоставление:

"So we know what we want to do works. We know what they want to do doesn"t work. We know what we want to do grows our middle class; what they want to do squeezes the middle class. We know that our strategy makes sure that we bring our deficit down in a balanced way; their strategy ends up shooting the deficit up" .

Фраза we know является аргументом к знаниям, которые не требуют аргументов. Повтор фактически заменяет собой аргументы.

В приведенном выше примере маркерами тактики дистанцирования являются такие слова, как: we want - they want , our strategy - their strategy .

Тактика дистанцирования встречается в речи политиков не так часто, как другие тактики агональной стратегии. Следует отметить, что данная тактика реализуется в основном через прием противопоставительного повтора.

2.3 Тактика обвинения и оскорбления

Агональная стратегия реализуется посредством ряда тактик, основными из которыхв предвыборном дискурсе США являются тактики обвинения и оскорбления. Основной интенцией данных тактик является намерение опорочить политического оппонента. Используя данные тактики, политики преследуют задачу вывести противника из равновесия обвинениями и оскорблениями.

В данной работе мы придерживаемся разграничения понятий обвинения и оскорбления, предложенного О.С. Иссерс. Так, по мнению исследователя, оскорбление предполагает намерения унизить, уязвить, выставить в смешном виде. В то время как обвинение оппонентов или правительства в речи политических лидеров - это, как правило, обличение или разоблачение, которые не должны оставить сомнений в том, что страна идет к быстрому и неминуемому краху. Обвинение-это приписывание кому-либо вины [Иссерс, 1998: 161].

Для реализации тактики обвинения политики используют такой стилистический прием как сравнение:

"And what they’re now counting is that the American people will be so worn down by all the squabbling, so tired of all the dysfunction, that you’ll actually reward obstruction, either by voting for folks claiming to bring about change, or not voting at all, but either way, putting people back in charge who advocate the very same policies that got us into this mess.other words, their bet is on cynicism. They’re counting on you not voting. That’s their entire strategy. But, Colorado, my bet is on you. My bet is on you. My bet is on the decency and good sense of the American people." .

В данном примере мы можем наблюдать отрицательную оценку политического курса оппозиционной партии.

Тактика обвинения может реализовываться в речи политиков через сарказм и осмеяние оппонента:

"So we tried our ideas - they worked. We tried their ideas - didn’t work. Now, Governor Romney, he’s a very gifted salesman. So he’s been trying in this campaign, as hard as he can, to repackage these ideas that didn’t work, the very same policies that did not work, and he’s trying to pretend that they’re change. Have you heard him? He’s going around saying, I’m the candidate of change. Except, when you look at the policies, they’re the same ones that didn’t work" .

В данном примере тактике обвинения служит метафора денежных отношений, которая представляет политический дискурс как торговлю; где старый товар может быть продан в новой упаковке.

Тактика обвинения так же как и другие тактики агональной стратегии реализуется в основном через прием повтора.

Выводы по главе 2

Вреализации агональной стратегии и ее тактик четко прослеживается интенция борьбы за власть. Речь может быть понята и осуществлена как борьба, причём борьба и победа составляют главную цель общения. Средства речевого воздействия используются каждым из коммуникантов с целью одержать победу над противником. Однако весьма часто воздействие направлено не столько на прямого адресата, являющегося собственно "противником по коммуникации", сколько на адресата косвенного - аудиторию, наблюдающую за борьбой соперников.

В реализации агональной стратегии, основной целью каждого из коммуникантов является оказание воздействия на аудиторию, используя по возможности слабые стороны и промахи противника.

В политическом дискурсе США агональная стратегия реализуется в речи политиков посредством ряда тактик, данная стратегия реализуется через тактику обвинения, тактику критики и тактику дистанцирования. Выбор политиком той или иной тактики зависит не только от особенностей ситуации, но и от языковой личности говорящего.

Реализации тактик служат такие речевые приемы как противопоставительное сравнение, метафора, гипербола, синтаксический параллелизм, лексические повторы лозунговых фраз и эпитеты.

Глава 3. Стратегия самопрезентации и ее тактики в предвыборном дискурсе США

Самопрезентация - это управление впечатлением, которое политик желает произвести на аудиторию с целью оказания на нее воздействия; это "самоподача" оратора, вербальная демонстрация его личностных качеств. В речевом поведении политиков, "борющихся за власть", самопрезентация выступает как основная стратегия, а в речевом поведении политиков, "достигших власти" - как сопутствующие тактики. В любом случае сверхзадача укрепления имиджа присутствует в речи политика всегда, особенно в преддверии парламентских и президентских выборов [Михальская, 1996: 92].

В рамках стратегии самопрезентации реализуются следующие тактики:

тактика самовосхваления;

тактика псевдо - критики;

тактика призыва;

тактика обещания.

3.1 Тактика самовосхваления

Тактика самовосхваления базируется на желании кандидата на пост президента США представить себя в самом выгодном свете, описать свои личностные качества, достоинства и таланты. В классификации Паршиной О.Н. данная тактика называется тактикой гипертрофирования "я"-темы.

Зачастую в данной тактике самопрезентация проявляется через прием повтора:

"But you know what I believe. You know where I stand. You know I’m willing to make tough decisions, even when they’re not politically convenient. (Applause.) And you know I’ll fight for you and your families every single day, as hard as I know how. You know that." .

"You know where I stand. You know I tell the truth." .

В приведенных выше примерах Обама повторяет предикативную единицу "you know", используя ее как аргумент. Политик использует такие приемы, как: синтаксический параллелизм и лексический повтор, для того чтобы его речь обрела целостность и логичность.

Маркером данной тактики является местоимение "I".

Тактика самовосхваления реализуется так же при помощи приема конкретизации:

"The American auto industry is back on top. Home values and housing construction is on the rise. We’re less dependent on foreign oil than at any time in 20 years. Because of the service and sacrifice of our brave men and women in uniform, the war in Iraq is over. The war in Afghanistan is ending. Al Qaeda has been decimated. Osama bin Laden is dead. We have made real progress" .

Достижения, которые приводит политик, представляют собой квазиправду и носят манипулятивный характер.

Для того чтобы оказать еще больший вербальный эффект, Б. Обама старается пробудить в потенциальных избирателях чувство патриотизма:

"Today, our businesses have created nearly 5.5 million new jobs. (Applause.) The American auto industry is back on top. Home values are on the rise. We’re less dependent on foreign oil than any time in 20 years, and we"ve doubled the production of clean energy across America."

Для реализации тактики самовосхваления используются фразовые глаголы, несущее позитивную окраску.

Тактика самовосхваления используется политиками для положительной оценки не только своей личности, но и достигнутых успехов.

3.2 Тактики автоцитации и псевдо-критики

Одно из распространенных явлений в устном дискурсе - передача говорящим так называемой "чужой речи", или цитирование. Одним из методов описания этого явления традиционно считается разделение чужой речи на прямую и косвенную, нередко с выделением промежуточных вариантов. Наряду с вопросами собственно классификации чужой речи и определения способа цитирования для каждого конкретного случая, открытым остается вопрос о том, является ли один из этих способов базовым, немаркированным и какие именно факторы влияют на выбор говорящим того или иного способа. Прямым цитированием называется цитирование, при котором говорящий подает цитируемую речь/мысли/письменный текст как не принадлежащие ему, приписывая все особенности интонации, лексики, грамматики и стиля автору оригинального дискурса. При такой цитации ситуации и говорящий, и адресат "верят" в то, что цитация действительно идентична предполагаемому "оригиналу". Прямая цитация является независимой и "сохраняет" единство и целостность оригинала. Косвенным цитированием называется такое цитирование, когда цитация, становясь частью подчинительной конструкции, утрачивает просодические и стилистические свойства "оригинала" и подвергается специальным грамматическим и лексическим преобразованиям.

Тактика автоцитации базируется на желании кандидата в президенты США убедить оппонентов, что он выполняет свои обещания.

В своей предвыборной речи Б. Обама прибегает к косвенной цитации своих собственных слов:

"I said I"d end the war in Iraq - and I ended it. I said I"d pass health care reform - I passed it. I said I"d repeal "don"t ask, don"t tell" - we repealed it. I said we"d crack down on reckless practices on Wall Street - and we did." .

Кроме введения самоцитации с помощью I said , Барак Обама прибегает к варьированию лексических средств, вводящих фрагменты самоцитации:

"So when I say, Wisconsin, that I know what real change looks like, you"ve got cause to believe me because you"ve seen me fight for it, and you"ve seen me deliver it. You"ve seen the scars on me to prove it." .

Данная тактика применяется политиками значительно реже, чем другие тактики стратегии самопрезентации.

Псевдо-критика - это критика для сведения личных счетов, используется также как средство сохранения или повышения своего положения. Разновидности псевдокритики: ординарная критика, показная критика, "организованная критика", "согласованная критика", контркритика.

Политики прибегают в своей предвыборной речи к тактике псевдо-критики с целью оправдать свои действия и поступки:

"You may not agree with every decision I’ve made. You may be frustrated at the pace of change." .

Модальность высказывания позволяет Обаме создать впечатление о том, что у избирателей есть выбор.

3.3 Тактики призыва и обещания

Тактика обещания употребляется в стратегии самопрезентациии с целью изменить ситуацию в благоприятную для себя сторону.

Неискреннее обещание, обладающее особым личностным смыслом, присущим неискренности как стратегии, в большинстве случаев используется адресантом для достижения своих целей, без учета интересов адресата.

Обещание бывает как реакцией на некоторый стимул, так и стимулом к выполнению некоторого действия, при этом в обоих случаях исследование обещания требует его рассмотрения в последовательности речевых актов, с учетом различных факторов (лингвистических, прагматических, социальных, культурологических).

Сила речевого воздействия тактики обещания увеличивается, когда политик прибегает к приему повтора:

"I’m going to work with Republicans and Democrats in Congress. I’m going to meet regularly with leaders in both parties and I’m going to endeavor to find good men and good women on both sides of the aisle that care more about the country" .

Показатель будущего "I`m going" говорит о том, что планирует сделать политик, заняв пост президента. Использование повторов, позволяет кандидату неоднократно акцентировать свое намерение защищать и отстаивать интересы своих потенциальных избирателей.

Б. Обама в своей речи несколько раз повторяет отрицательную конструкцию, для того чтобы показать оппонентам свои намерения:

1) "As long as I’m President, I will never turn Medicare into a voucher just to pay for another millionaire’s tax cut. I’m not going to make it more expensive for some young person who is working hard trying to go to school. I’m not going to make them pay more just so I get a tax break that I don"t need. I’m not going to cut out some research grant to some outstanding young scientist that could have the next discovery for cancer just because I want a tax cut that I don"t need ".

) "I’m not just going to cut a deal that kicks students off of financial aid, or gets rid of funding for Planned Parenthood, or let’s insurance companies discriminate against people with preexisting conditions, or eliminate health care for millions on Medicaid who are poor or elderly or disabled" .

Для реализации тактики обещания в данных примерах используется такой приема, как стилистический повтор. Употребляя такие грамматические средства, как отрицание, политик приводит аргументы, которыми должны руководствоваться потенциальные избиратели при выборе президента.

Стратегия самопрезентации нередко реализуется через тактику призыва. Призыв или импиратив способствует сплочению, установлению контакта с аудиторией, а так же пробуждает в потенциальных избирателях чувство патриотизма и единства.

Тактика призыва обычно применяется в конце предвыборной речи политика, выражаясь прямо или косвенно:

"Thank you, Wisconsin. Get out there and vote! Thank you… Make sure that no matter what you look like or where you come from, or how you started out, you make it in America if you try. That"s what we’re fighting for. That’s why I need your vote" .

Употребляя слово need , политик скрыто призывает к голосованию за свою партию и за себя лично:

"That"s why I need you, Ohio -- to make sure their voices are heard, to make sure your voices are heard. (Applause.) We’ve come too far to turn back now. We’ve come too far to grow fainthearted. It’s time to keep pushing forward, to educate all our kids and train all our workers, create new jobs, rebuild our infrastructure, discover new sources of energy, broaden opportunity, grow our middle class, restore our democracy to make sure that no matter who you are or where you come from, you make it in America. That"s what we’re fighting for" .

Показателем тактики призыва так же являются выражения Let ’ s :

"Let’s picture what real change looks like. Real change is a country where Americans of every age have the skills and education that good jobs require. And, you know what, we understand government can’t do this alone -- parents have to parent; teachers have to teach. But don’t tell me that hiring more teachers won’t help this economy, or help young people compete. Don’t tell me that students who can’t afford college should just borrow money from their parents. That wasn’t an option for me, and I’ll bet it was not an option for a whole lot of you. We shouldn’t be ending college tax credits to pay for millionaires’ tax cuts - we should be making college more affordable for everybody who’s willing to work for it." .

Тактика призыва часто реализуется путем использования метафоры:

"Change comes when we live up to America’s legacy of innovation, where we make America home to the next generation of advanced manufacturing, and scientific discovery, and technological breakthroughs. I’m proud that I bet on America’s workers and American ingenuity and the American auto industry. And today, we’re not just building cars again; we’re building better cars - cars that by the middle of the next decade will go twice as far on a gallon of gas" .

Данную тактику очень легко распознать в речи политиков, если присутствует такое выражение, как I ’ m asking for your vote :

"I’m asking for your vote. And if you’re willing to work with me again and knock on some doors with me, and make some phone calls for me, and turn out for me, grab your friends and neighbors and co-workers…" .

Зачастую для реализации данной тактики используются повелительные предложения:

"AUDIENCE: Booo PRESIDENT: Don’t boo - vote. Vote." .

Тактика призыва так же реализуется через прием цитации:

"In the middle of the Great Depression, FDR reminded the country that "failure is not an American habit; and in the strength of great hope we must shoulder our common load." That"s the strength we need today. That"s the hope I’m asking you to share. That"s the future in our sights." .

Прием рамочной структуры используется реже:

"And that’s why I need you, Colorado… That"s why I’m asking for your vote. That"s why I need you early voting tomorrow. That"s why I need young people to turn out. That"s why I need you to knock on some more doors. That"s why I need you to make some phone calls. And if you turn out for me, if you vote for me, we"ll win Colorado again. We"ll win this election. We"ll finish what we started. We"ll keep moving forward. We"ll renew those bonds, and reaffirm that spirit that makes the United States of America the greatest nation on Earth".

Следует отметить, что в предвыборной коммуникации встречаются несколько моделей тактики призыва. Используются как чисто грамматические средства прямого императива vote , так и лексические I ` m asking for your vote , а так же метафора персонификации I need your vote .

Выводы по главе 3

Когда политик предстает перед аудиторией, его поведение будет влиять на исход ситуации, которая должна развернуться. Иногда он просчитывает свое поведение, чтобы вызвать необходимую реакцию. В некоторых случаях он намеренно и осознанно выражает себя определенным образом, но делает это главным образом потому, что традиции его группы или социальный статус требуют именно такого самовыражения. Потенциальные избиратели, в свою очередь, могут быть вполне удовлетворены производимым на них впечатлением, а могут неправильно понять ситуацию.

Стратегия самопрезентации используется с целью показать себя с лучшей стороны, привести аргументы в свою пользу, добиться желаемого результата.

Лингвистические средства реализации указывающие на вариативность выражений речевых тактик стратегии самопрезентации, включают использование грамматических, лексических и стилистических средств, при ведущей роли грамматических средств.

Данные тактики, как и тактики других стратегий, носят манипулятивный характер, используются политиками с целью вербального воздействия на аудиторию.

Заключение

В конце XX - начале XXI века окончательно сформировалось такое самостоятельное научное направление как политическая лингвистика. На современном этапе развития науки становится все более ясным, что политическая лингвистика, которую раньше объединял лишь материал для исследования (политическая коммуникация, язык власти) становится самостоятельным научным направлением со своими традициями и методиками, со своими авторитетами и научными школами.

Одним из центральных понятий политической лингвистики стало понятие дискурса. Дискурс - многозначный термин-понятие целого ряда наук. Как отмечают исследователи, дискурс, в том числе и политический, всегда находит свое выражение в тексте, он возникает и выявляется в тексте и через текст, но ни в коем случае не ограничивается им, не сводится к некоему одному тексту.

Дискурс не ограничивается рамками собственного текста, а включает также социальный контекст коммуникации, характеризующий ее участников, процессы продуцирования и восприятия речи с учетом фоновых знаний. Дискурс - это текст в неразрывной связи с ситуативным контекстом, он выходит за пределы текста и включает в себя различные условия его реализации.

Таким образом, дискурс существует в текстах, и поэтому анализ дискурса - это, прежде всего анализ текста, но текста погруженного в реальность.

Политические тексты - это тексты, обладающие определенной интенцией, под которой понимается общая установка, направленность текста на достижение определенного результата. Любой политический текст имеет коммуникативную целеустановку на воздействие и убеждение, объектом которого являются самые широкие слои населения.

В целом, под политическим дискурсом мы понимаем особую знаковую систему какого-либо национального языка, предназначенную для политической коммуникации, которая реализуется посредством набора определенных стратегий и тактик. Последние могут служить для пропаганды тех или иных идей, эмотивного воздействия на граждан страны и побуждения их к политическим действиям.

Кроме того, следует отметить, что политический дискурс представляет собой многожанровую функциональную разновидность публичной речи, которая характеризуется рядом специфических черт.

Коммуникативные стратегии и тактики американской политической речи на рубеже XX - XXI века являются достаточно новым лингвистическим объектом. По существу, речевые стратегии представляют собой спроецированные в область речевого взаимодействия когнитивные стратегии, назначение которых состоит в достижении говорящим коммуникативной цели наиболее оптимальным способом.

На основе проведенного анализа предвыборных речей американских политиков можно сделать вывод о том, что наиболее часто в политической коммуникации США употребляются агональная стратегия и стратегия самопрезентации. В политическом дискурсе США агональная стратегия представлена следующими тактиками: тактикой обвинения, тактикой критики и тактикой дистанцирования. Стратегия самопрезентации реализуется через тактику псевдо-критики, обещания, автоцитации и призыва.

Таким образом, мы на примерах показали, что для эффективности убеждения политические деятели прибегают к различным стратегиям и тактикам в политической коммуникации США, которые могут реализовываться посредством различных речевых воплощений. В процессе исследования были выявлены следующие языковые средства выражения тактик: использование отрицательно-оценочной лексики, синтаксического параллелизма, стилистического повтора, метафоры, цитирования.

. Понятие дискурса

Дискурсом называют текст в его становлении перед мысленным взором интерпретатора.
Дискурс состоит из предложений или их фрагментов, а содержание дискурса часто, хотя и не всегда, концентрируется вокруг некоторого «опорного» концепта, называемого «топиком дискурса», или «дискурсным топиком».

Логическое содержание отдельных предложений – компонентов дискурса – называется пропозициями; эти пропозиции связаны между собой логическими отношениями (конъюнкции, дизъюнкции, «если – то» и т.п.). Понимая дискурс, интерпретатор компонует элементарные пропозиции в общее значение, помещая новую информацию, содержащуюся в очередном интерпретируемом предложении, в рамки уже полученной промежуточной, или предварительной интерпретации, то есть:

– устанавливает различные связи внутри текста – анафорические, семантические (типа синонимических и антонимических), референциальные (отнесение имен и описаний к объектам реального или ментального мира) отношения, функциональную перспективу (тему высказывания и то, что о ней говорится) и т.п.;

– «погружает» новую информацию в тему дискурса.

В результате устраняется (если это необходимо) референтная неоднозначность, определяется коммуникативная цель каждого предложения и шаг за шагом выясняется драматургия всего дискурса.

По ходу такой интерпретации воссоздается – «реконструируется» – мысленный мир, в котором, по презумпции интерпретатора, автор конструировал дискурс и в котором описываются реальное и желаемое (пусть и не всегда достижимое), нереальное и т.п. положение дел. В этом мире мы находим характеристики действующих лиц, объектов, времени, обстоятельств событий (в частности, поступков действующих лиц) и т.п. Этот мысленный мир включает также домысливаемые интерпретатором (с его неповторимым жизненным опытом) детали и оценки.

Этим-то обстоятельством и пользуется автор дискурса, навязывая свое мнение адресату. Ведь пытаясь понять дискурс, интерпретатор хотя бы на миг переселяется в чужой мысленный мир. Опытный автор, особенно политик, предваряет такое речевое внушение подготовительной обработкой чужого сознания, с тем чтобы новое отношение к предмету гармонизировало с устоявшимися представлениями – осознанными или неосознанными. Расплывчатая семантика языка способствует гибкому внедрению в чужое сознание: новый взгляд модифицируется (это своеобразная мимикрия) под влиянием системы устоявшихся мнений интерпретатора, а заодно и меняет эту систему, ср. .

2 . Политологическая филология

Уже сама речь, как показал Э.Косериу , «политически нагруженна», поскольку является знаком солидарности с другими членами общества, употребляющими тот же язык. Иногда даже говорят, что язык – как посредующее звено между мыслью и действием – всегда был «важнейшим фактором для установления политического подавления, экономической и социальной дискриминации» . Политический язык отличается от обычного тем, что в нем:

– «политическая лексика» терминологична, а обычные, не чисто «политические» языковые знаки употребляются не всегда так же, как в обычном языке;

– специфичная структура дискурса – результат иногда очень своеобразных речевых приемов,

– специфична и реализация дискурса – звуковое или письменное его оформление. .

Политический дискурс может рассматриваться как минимум с трех точек зрения:

– чисто филологической – как любой другой текст; однако,

«боковым зрением» исследователь смотрит на фон – политические и идеологические концепции, господствующие в мире интерпретатора,

– социопсихолингвистической – при измерении эффективности для достижении скрытых или явных, – но несомненно политических – целей говорящего,

– индивидуально-герменевтической – при выявлении личностных смыслов автора и/или интерпретатора дискурса в определенных обстоятельствах.

Ясно поэтому, что исследование политического дискурса лежит на пересечении разных дисциплин и связано с анализом формы, задач и содержания дискурса, употребляемого в определенных («политических») ситуациях, ср. . Одна из этих дисциплин – политологическая филология – исследует, например, соотношение свойств дискурса с такими концептами, как «власть», «воздействие» и «авторитет». В отличие от «чистых» политологов, филологи рассматривают эти факторы только в связи с языковыми особенностями поведения говорящих и интерпретации их речи.

Политологическое литературоведение исследует макроструктуры политического дискурса: смену и мотивацию сюжетов, мотивов, жанров и т.п., – то есть, рассматривает дискурс с помощью литературоведческого инструментария.

Политологическая лингвистика занимается микроуровнем, ее предметом являются: а) синтактика, семантика и прагматика политических дискурсов, б) инсценировка и модели интерпретации этих дискурсов. В частности, именования политологически значимых концептов в политическом употреблении в сопоставлении с обыденным языком (ср. ).

3. Характеристики политического дискурса

Далее мы попытаемся показать, что описание политического дискурса в чисто лингвистических терминах, без использования литературоведческих методов, неадекватно предмету: необходим более общий понятийный аппарат – политологической филологии. Особенно ясно это видно, когда пытаются охарактеризовать эффективность и полемичность политического дискурса.

3.1. Оценочность и агрессивность политического дискурса

Поскольку термины политический и моральный обладают оценочностью , в лингвистическом исследовании всегда фигурируют соображения внелингвистические .

Так, когда пытаются охарактеризовать особенности «тоталитаристского» дискурса, неизбежно вводят в описание этические термины, например, по Х.Медеру (цит. по ):

– «ораторство»: доминирует декламаторский стиль воззвания,

– пропагандистский триумфализм,

– идеологизация всего, о чем говорится, расширительное употребление понятий, в ущерб логике,

– преувеличенная абстракция и наукообразие,

– повышенная критичность и «пламенность»,

– лозунговость, пристрастие к заклинаниям,

– агитаторский задор,

– превалирование «Сверх-Я»,

– формализм партийности,

– претензия на абсолютную истину.

Эти свойства проявляют полемичность, вообще присущую политическому дискурсу и отличающую его от других видов речи. Эта полемичность сказывается, например, на выборе слов и представляет собой перенесение военных действий с поля боя на театральные подмостки. Такая сублимация агрессивности заложена (по мнению некоторых социальных психологов) в человеческой природе.

Итак, полемичность политической речи – своеобразная театрализованная агрессия. Направлена полемичность на внушение отрицательного отношения к политическим противникам говорящего, на навязывание (в качестве наиболее естественных и бесспорных) иных ценностей и оценок. Вот почему термины, оцениваемые позитивно сторонниками одних взглядов, воспринимаются негативно, порой даже как прямое оскорбление, другими (ср. коммунизм , фашизм , демократия ) .

Этим же объясняется и своеобразная “политическая диглоссия” тоталитарного общества, когда имеется как бы два разных языка – язык официальной пропаганды и обычный. Термины одного языка в рамках другого употреблялись разве что с полярно противоположной оценкой или изгонялись из узуса вообще. Например, про пьяного грязно одетого человека в Москве можно было услышать: «Во, поперся гегемон ». Говоря в другом, “аполитичном”, регистре, мы переходим из атмосферы агрессивности в нормальную, неконфронтирующую.

Выявить оценки, явно или скрыто поданные в политическом дискурсе, можно, анализируя, например, следующие группы высказываний (ср. ):

– констатации и предписания действовать,

– скрытые высказывания, подаваемые в виде вопросов,

– ответы на избранные вопросы (установив, на какие именно вопросы данный дискурс отвечает, а какие оставляет без ответа);

– трактовки и описания проблем,

– описание решения проблем, стоящих перед обществом: в позитивных терминах, «конструктивно» («мы должны сделать то-то и то-то»)

– или негативно («нам не подходит то-то и то-то», «так жить нельзя»),

– высказывания, подающие общие истины: как результат размышлений, как несомненная данность «от бога» (God"s truth ) или как предмет для выявления причин этой данности;

– запросы и требования к представителям власти,

– призывы способствовать тому или иному решению и предложение помощи и т.п.

3.2. Эффективность политического дискурса

Общественное предназначение политического дискурса состоит в том, чтобы внушить адресатам – гражданам сообщества – необходимость «политически правильных» действий и/или оценок. Иначе говоря, цель политического дискурса – не описать (то есть, не референция), а убедить, пробудив в адресате намерения, дать почву для убеждения и побудить к действию . Поэтому эффективность политического дискурса можно определить относительно этой цели.

Речь политика (за некоторыми исключениями) оперирует символами , а ее успех предопределяется тем, насколько эти символы созвучны массовому сознанию: политик должен уметь затронуть нужную струну в этом сознании; высказывания политика должны укладываться во «вселенную» мнений и оценок (то есть, во все множество внутренних миров) его адресатов, «потребителей» политического дискурса.

Далеко не всегда такое внушение выглядит как аргументация: пытаясь привлечь слушателей на свою сторону, не всегда прибегают к логически связным аргументам. Иногда достаточно просто дать понять, что позиция,

В пользу которой выступает пропонент, лежит в интересах адресата.

Защищая эти интересы, можно еще воздействовать на эмоции, играть на чувстве долга, на других моральных установках. (Впрочем, все это может так и не найти отзыва в душе недостаточно подготовленного интерпретатора.) Еще более хитрый ход – когда, выдвигая доводы в присутствии кого-либо, вовсе не рассчитывают прямолинейно воздействовать на чье-либо сознание, а просто размышляют вслух при свидетелях; или, скажем, выдвигая доводы в пользу того или иного положения, пытаются – от противного – убедить в том, что совершенно противоположно тезису, и т.п.

Любой дискурс, не только политический, по своему характеру направленный на внушение, учитывает систему взглядов потенциального интерпретатора с целью модифицировать намерения, мнения и мотивировку действий аудитории. Как в свое время отмечал А.Шопенгауэр, искусство убеждения состоит в умелом использовании едва заметно соприкасающихся понятий человека. Именно благодаря этому и совершаются неожиданные переходы от одних убеждений к другим, иногда вопреки ожиданиям самого говорящего .

Успех внушения зависит, как минимум, от установок по отношению к пропоненту, к сообщению в речи как таковому и к референтному объекту .

Первый вид установок характеризует степень доверчивости, симпатии к пропоненту, а завоевание выгодных позиций в этой области зависит от искусства говорящего и от характера реципиента (ср. патологическую доверчивость на одном полюсе и патологическую подозрительность на другом). Изменить установки адресата в нужную сторону можно, в частности, и удачно скомпоновав свою речь, поместив защищаемое положение в нужное место дискурса. Только создав у адресата ощущение добровольного приятия чужого мнения, заинтересованности, актуальности, истинности и удовлетворенности, оратор может добиться успеха в этом внушении .

Люди всегда чего-то ожидают от речи своих собеседников, что сказывается на принятии или отклонении внушаемых точек зрения. Речевое поведение, нарушающее нормативные ожидания уместных видов поведения, может уменьшить эффективность воздействия (если неожиданность неприятна для реципиента) или резко увеличить ее – когда для адресата неожиданно происходит нечто более приятное, чем ожидается в норме.

Различаются ситуации с пассивным восприятием , с активным участием и с сопротивлением внушению со стороны адресата.

При пассивном восприятии внушения адресаты ожидают, что уровень опасений, глубина затрагиваемых мнений и интенсивность речевого внушения будут соответствовать норме. Лица, пользующиеся большим доверием, могут тогда обойтись и малоинтенсивными средствами, резервируя более сильные средства только на случай, когда нужно ускорить воздействие. Остальным же пропонентам показаны средства только малой интенсивности. Кроме того, от мужчин обычно ожидают более интенсивных средств, а от женщин – малоинтенсивных. Нарушения этой нормы – речевая вялость мужчин и неадекватная грубость и прямолинейность женщин, – шокируя аудиторию, снижают эффект воздействия. А страх, вызываемый сообщением о том, что неприятие внушаемого тезиса приведет к опасным для адресата последствиям, часто способствует большей восприимчивости к различным степеням интенсивности воздействия: наибольшая восприимчивость тогда бывает к малоинтенсивным средствам, а наименьшая – к высокоинтенсивным. Причем малоинтенсивная атака более эффективна для преодоления сопротивления внушению, к которому прибегают после поддерживающей, опровергающей или смешанной предподготовки.

В ситуации с активным восприятием внушения реципиент как бы помогает убедить себя, особенно если он надеется, что все происходит в его интересах. Наблюдается прямое соотношение между интенсивностью используемых речевых средств в активно осуществляемой атаке и преодолением сопротивления, являющегося результатом поддерживающей, опровергающей или смешанной предподготовки.

Когда же адресат активно сопротивляется внушению , имеем большое разнообразие случаев. Если имела место предварительная обработка, «внушительность» основной атаки обратно пропорциональна эффективности подготавливающих высказываний. Опровергающие предварительные действия исподволь предупреждают адресата о природе предстоящих атак. Поэтому, если атакующие высказывания не нарушают ожиданий,

созданных опровергающим предварительным действием, сопротивляемость внушению бывает максимальной. Если же языковые свойства атакующих высказываний нарушают ожидания, выработанные в результате «опровергательной подготовки» (либо в позитивную, либо в негативную сторону), сопротивляемость уменьшается.

Когда адресату предъявляют более одного довода в пользу одного и того же тезиса, оправданность или неоправданность ожиданий при первом доводе воздействует на принятие второго довода. Поэтому, если речевые ожидания нарушены позитивно в результате первого довода, то этот довод становится внушительным, но изменение отношения к исходной позиции происходит только после предъявления последующих доводов, поддерживающих все ту же позицию, направленную против сложившейся установки. Когда же речевые ожидания в результате первого довода нарушены в отрицательную сторону, этот довод внушительным не бывает, но зато адресат более склонен поверить аргументам из последующей речи, аргументирующей в пользу того же тезиса, направленного против сложившейся установки (подробнее см. ).

3.3. Отстаивание точки зрения в политическом дискурсе

Итак, политический дискурс, чтобы быть эффективным, должен строиться в соответствии с определенными требованиями военных действий. Выступающие обычно предполагают, что адресат знает, к какому лагерю относится, какую роль играет, в чем эта роль состоит и – не в последнюю очередь – за какое положение выступает («аффирмация») и против какого положения и какой партии или какого мнения («негация»), ср. . Принадлежность к определенной партии заставляет говорящего

– с самого начала указать конкретный повод для выступления, мотив «я говорю не потому, что мне хочется поговорить, а потому, что так надо»;

– подчеркнуть “репрезентативность” своего выступления, указав, от лица какой партии, фракции или группировки высказывается данное мнение, – мотив «нас много»; поскольку коллективное действие более зрелищно,

чем отдельное выступление, часто предусматриваются поддерживающие действия со стороны единомышленников;

– избегать проявления личностных мотивов и намерений, тогда подчеркивается социальная значимость и ответственность, социальная ангажированность выступления – мотив «я представляю интересы всего общества в целом» (ср. ).

Как и на поле боя, политический дискурс нацелен на уничтожение «боевой мощи» противника – вооружения (то есть мнений и аргументов) и личного состава (дискредитация личности оппонента).

Одним из средств уничтожения противника в политическом дебате является высмеивание противника. Смех вообще, по мнению многих теоретиков (напр., А.Бергсона), проявляет неосознанное желание унизить противника, а тем самым откорректировать его поведение. Такая направленность осознанно эксплуатировалась в политических дебатах еще со времен Римской империи. Об этом свидетельствуют обличительные речи Цицерона, в которых высмеиваются даже интимные характеристики противника, вообще говоря, не имеющие прямого отношения к политике. По , оратор «входит в сговор» со слушателем, стремясь исключить из игры своего политического оппонента как не заслуживающего никакого положительного внимания. Много поучительных примеров такого способа уничтожить противника находим мы у В.И.Ленина.

Поскольку высмеивание находится на грани этически допустимого, можно предположить, что в наибольшей степени оскорбительный юмор воспринимается обществом как уместный только в самый критический период; а в «нормальные» периоды такой жанр вряд ли допустим.

В более же мягкой форме исключают противника из игры, когда говорят не о личности (аргументируя ad hominem ), а об ошибочных взглядах , «антинаучных» или несостоятельных. Так, во времена СССР говорили о «патологическом антикоммунизме», «научной несостоятельности», «фальсификации фактов», «игнорировании исторических процессов» и т.п., см. ).

Еще мягче выражались, когда говорили, что «товарищ не понял» (скажем, недооценил преимущества социализма перед капитализмом и т.п.) – своеобразно смягченная оценка не очень высокого интеллекта противника. В академическом, не политическом дискурсе чаще в таких случаях говорят о том, что нечто у данного автора «непонятно» или «непонятно, что некто хотел сказать»: в этом саркастичном обороте вину как бы берет на себя интерпретатор. Еще больший эвфемизм граничит с искренностью – когда говорят: «Я действительно не понимаю...»

Отстранив таким образом оппонента от равноправного участия в обсуждении вопросов, оратор остается один на один со слушателем; при определенных режимах свободный обмен мнениями не предполагается, и политический дискурс не нацелен на диалог, см. .

4. Заключение

Итак, интерпретируя политический дискурс в его целостности, нельзя ограничиваться чисто языковыми моментами, иначе суть и цель политического дискурса пройдут незамеченными. Понимание политического дискурса предполагает знание фона, ожиданий автора и аудитории, скрытых мотивов, сюжетных схем и излюбленных логических переходов, бытующих в конкретную эпоху. Поэтому, хотя термин «политологическое литературоведение» звучит сегодня необычно, а «политологическая лингвистика» давно завоевала свое право на существование, следует признать, что более интересного результата можно добиться только в рамках объединения этих дисциплин, то есть, от политологической филологии.

Литература

Badaloni N. 1984 – Politica, persuasione, decisione // Linguaggio, persuasione, verità. – Padova: Cedam (Milani), 1984. P.3-18.

Bayley P. 1985 – Live oratory in the television age: The language of formal speeches // G. Ragazzini, D.R.B.P. Miller eds. Campaign language: Language, image, myth in the U.S. presidential elections 1984. – Bologna: Cooperativa Libraria Universitaria Editrice Bologna, 1985. P.77-174.

Bell V. 1995 – Negotiation in the workplace: The view from a political linguist // A. Firth ed. The discourse of negotiation: Studies of language in the workplace. – Oxford etc.: Pergamon, 1995. P.41-58.

Bruchis M. 1988 – The USSR: Language and realities: Nations, leaders, and scholars. – N.Y.: Columbia University Press, 1988.

Corbeill A. 1996 – Controlling laughter: Political humor in the late Roman republic. – Princeton; N.J.: Princeton University Press, 1996.

Coseriu E. 1987 – Lenguaje y política // M. Alvar ed. El lenguaje político. – Madrid: Fundación Friedrich Ebert, Instituto de Cooperación Iberoamericana, 1987. P.9-31.

Duez D. 1982 – Silent and non-silent pauses in three speech styles // Language and Society, 1982, vol.25, № 1. P.11-28.

García Santos J.F. 1987 – El lenguaje político: En la Secunda Republica y en la Democracia // M. Alvar ed. El lenguaje político. – Madrid: Fundación Friedrich Ebert, Instituto de Cooperación Iberoamericana, 1987. P.89-122.

Grác J. 1985 – Persuázia: Oplyvkovanie človeka človekom. – Brno: Osveta, 1985.

Grünert H., Kalivoda G. 1983 – Politisches Sprechen als oppositiver Diskurs: Analyse rhetorisch-argumentativer Strukturen im parlamentarischen Sprachgebrauch // E.W. Hess-Lüttich ed. Textproduktion und Textrezeption. – Tübingen: Narr, 1983. S.73-79.

Guilhaumou J. 1989 – La langue politique et la révolution française: De l"événement à la raison linguistique. – P.: Méridiens Klincksieck, 1989.

Januschek F. ed. 1985 – Politische Sprachwissenschaft: Zur Analyse von Sprache als kultureller Praxis. – Opladen: Westdeutscher Verlag, 1985.

Martínez Albertos J.-L. 1987 – El lenguaje de los políticos como vicio de la lengua periodística // M. Alvar ed. El lenguaje político. – Madrid: Fundación Friedrich Ebert, Instituto de Cooperación Iberoamericana, 1987. P.71-87.

Miles L. 1995 – Preface // C. Schäffner, A.L. Wenden eds. Language and peace. – Aldershot etc.: Dartmouth, 1995. P.ix-x.

Morawski L. 1988 – Argumentacje, racjonalność prawa i postępowanie dowodowe. – Toruń: Universytet Mikołaja Kopernika, 1988.

Morik K. 1982 – Überzeugungssysteme der Künstlichen Intelligenz: Validierung vor dem Hintergrund linguistischer Theorien über implizite Äusserungen. – Tübingen: Niemeyer, 1982.

Pocock J. 1987 – The concept of a language and the métier d"historien : Some considerations on practice // A. Pagden ed. The languages of political theory in early – modern Europe. – Cambr. etc.: Cambr. University Press, 1987. P.19-38.

Rathmayr R. 1995 – Neue Elemente im russischen politischen Diskurs seit Gorbatschow // R. Wodak, F.P. Kirsch eds. Totalitäre Sprache – langue de bois – language of dictatorship. – Wien: Passagen, 1995. S.195-214.

Schopenhauer A. 1819/73 – Die Welt als Wille und Vorstellung: 1.Bd. Vier Bücher, nebst einem Anhange, der die Kritik der Kantischen Philosophie enthält. 4.Aufl // A.Schopenhauer"s sämtliche Werke /Hrsgn. v. Julius Frauenstädt. 2. Aufl: Neue Ausgabe. Bd.2. – Leipzig: Brockhaus, 1891.

Schrotta S., Visotschnig E. 1982 – Neue Wege zur Verständigung: Der machtfreie Raum. – Wien; Hamburg: Zsolnay, 1982.

Todorov T. 1991 – Les morales de l"historique. – P.: Grasset, 1991.

Volmert J. 1989 – Politikrede als kommunikatives Handlungsspiel: Ein integriertes Modell zur semantisch-pragmatischen Beschreibung öffentlicher Rede. – München: Fink, 1989.

Wierzbicka A. 1995 – Dictionaries and ideologies: Three examples from Eastern Europe // B.B. Kachru, H. Kahane eds. Cultures, ideologies, and the dictionary: Studies in honor of Ladislav Zgusta. – Tübingen: Niemeyer, 1995. P.181-195.

* Данная работа не является научным трудом, не является выпускной квалификационной работой и представляет собой результат обработки, структурирования и форматирования собранной информации, предназначенной для использования в качестве источника материала при самостоятельной подготовки учебных работ.

Изменения в общественно-политической ситуации являются важнейшим внешним фактором языкового развития. Этот фактор прямым образом повлиял на активные процессы, происходившие в русском языке после 1985 года. Языковые изменения охватили лексику и словообразование, грамматику и стилистическую дифференциацию. В наибольшей степени изменения коснулись тех сфер вербальной деятельности, которые были связаны с общественно-политическими и социально-экономическими преобразованиями. Таковыми явились экономика и, конечно, политика.

Новая «концептуальная политическая» парадигма вызывает кардинальную перестройку политической коммуникации. Политическая жизнь меняется по составу участников, по объему, по формам, в качественном отношении. На протяжении данного периода формируется современный политический дискурс.

В 90-ые XX столетия годы русский политический дискурс становится объектом пристального внимания в отечественном языкознании. В отечественных исследованиях обсуждалось понятие дискурса, предлагались речевые портреты политических лидеров и разноаспектные описания «языка политики». В отдельных работах социологический подход преобладал над лингвистическим.

К концу 90-х годов приходит осознание исчерпанности уже пройденных путей, и на первое место выдвигается задача планомерного и комплексного собственно лингвистического описания политического дискурса. В ХХI веке политический дискурс являет собой востребованную и престижную сферу языковой деятельности, в которой реализуются коммуникативные и когнитивные модели, влияющие на современный литературный язык в его целостности. В настоящей работе исследуется политический дискурс как инструмент политики новейшего времени с позиций современного языкознания.

1. Понятие и генезис политического дискурса

Четкого и общепризнанного определения «дискурса», охватывающего все случаи его употребления, не существует, и не исключено, что именно это способствовало широкой популярности, приобретенной этим термином за последние десятилетия: связанные нетривиальными отношениями различные понимания удачно удовлетворяют различные понятийные потребности, модифицируя более традиционные представления о речи, тексте, диалоге, стиле и даже языке. Во вступительной статье к вышедшему на русском языке в 1999 сборнику работ, посвященных французской школе анализа дискурса, П.Серио приводит заведомо не исчерпывающий список из восьми различных пониманий, и это только в рамках французской традиции 1 . Своеобразной параллелью многозначности этого термина является и поныне не устоявшееся ударение в нем: чаще встречается ударение на втором слоге, но и ударение на первом слоге также не является редкостью.

Наиболее отчетливо выделяются три основных класса употребления термина «дискурс», соотносящихся с различными национальными традициями и вкладами конкретных авторов.

К первому классу относятся собственно лингвистические употребления этого термина, исторически первым из которых было его использование в названии статьи Дискурс-анализ американского лингвиста З.Харриса, опубликованной в 1952. В полной мере этот термин был востребован в лингвистике примерно через два десятилетия. Собственно лингвистические употребления термина «дискурс» сами по себе весьма разнообразны, но в целом за ними просматриваются попытки уточнения и развития традиционных понятий речи, текста и диалога 2 . Переход от понятия речи к понятию дискурса связан со стремлением ввести в классическое противопоставление языка и речи, принадлежащее Ф. де Соссюру, некоторый третий член – нечто парадоксальным образом и «более речевое», нежели сама речь, и одновременно – в большей степени поддающееся изучению с помощью традиционных лингвистических методов, более формальное и тем самым «более языковое». С одной стороны, дискурс мыслится как речь, вписанная в коммуникативную ситуацию и в силу этого как категория с более отчетливо выраженным социальным содержанием по сравнению с речевой деятельностью индивида; по афористичному выражению Н.Д.Арутюновой, «дискурс – это речь, погруженная в жизнь» 3 . С другой стороны, реальная практика современного (с середины 1970-х годов) дискурсивного анализа сопряжена с исследованием закономерностей движения информации в рамках коммуникативной ситуации, осуществляемого прежде всего через обмен репликами; тем самым реально описывается некоторая структура диалогового взаимодействия, что продолжает вполне структуралистскую (хотя обычно и не называемую таковой) линию, начало которой как раз и было положено Харрисом. При этом, однако, подчеркивается динамический характер дискурса, что делается для различения понятия дискурса и традиционного представления о тексте как статической структуре. Первый класс пониманий термина «дискурс» представлен главным образом в англоязычной научной традиции, к которой принадлежит и ряд ученых из стран континентальной Европы; однако за рамками этой традиции о дискурсе как «третьем члене» соссюровской оппозиции давно уже говорил бельгийский ученый Э.Бюиссанс, а французский лингвист Э.Бенвенист последовательно использовал термин «дискурс» (discours) вместо термина «речь» (parole) 4 .

Второй класс употреблений термина «дискурс», в последние годы вышедший за рамки науки и ставший популярным в публицистике, восходит к французским структуралистам и постструктуралистам, и прежде всего к М.Фуко, хотя в обосновании этих употреблений важную роль сыграли также А.Греймас, Ж.Деррида, Ю.Кристева; позднее данное понимание было отчасти модифицировано М.Пешё и др. За этим употреблениями просматривается стремление к уточнению традиционных понятий стиля (в том самом максимально широком значении, которое имеют в виду, говоря «стиль – это человек») и индивидуального языка (ср. традиционные выражения стиль Достоевского, язык Пушкина или язык большевизма с такими более современно звучащими выражениями, как современный русский политический дискурс или дискурс Рональда Рейгана). Понимаемый таким образом термин «дискурс» (а также производный и часто заменяющий его термин «дискурсивные практики», также использовавшийся Фуко) описывает способ говорения и обязательно имеет определение – КАКОЙ или ЧЕЙ дискурс, ибо исследователей интересует не дискурс вообще, а его конкретные разновидности, задаваемые широким набором параметров: чисто языковыми отличительными чертами (в той мере, в какой они могут быть отчетливо идентифицированы), стилистической спецификой (во многом определяемой количественными тенденциями в использовании языковых средств), а также спецификой тематики, систем убеждений, способов рассуждения и т.д. (можно было бы сказать, что дискурс в данном понимании – это стилистическая специфика плюс стоящая за ней идеология). Более того, предполагается, что способ говорения во многом предопределяет и создает саму предметную сферу дискурса, а также соответствующие ей социальные институты. Подобного рода понимание, безусловно, также является в сильнейшей степени социологическим. По сути дела, определение КАКОЙ или ЧЕЙ дискурс может рассматриваться как указание на коммуникативное своеобразие субъекта социального действия, причем этот субъект может быть конкретным, групповым или даже абстрактным: используя, например, выражение дискурс насилия, имеют в виду не столько то, как говорят о насилии, столько то, как абстрактный социальный агент «насилие» проявляет себя в коммуникативных формах – что вполне соответствует традиционным выражениям типа язык насилия.

Существует, наконец, третье употребление термина «дискурс», связанное прежде всего с именем немецкого философа и социолога Ю.Хабермаса 5 . Оно может считаться видовым по отношению к предыдущему пониманию, но имеет значительную специфику. В этом третье понимании «дискурсом» называется особый идеальный вид коммуникации, осуществляемый в максимально возможном отстранении от социальной реальности, традиций, авторитета, коммуникативной рутины и т.п. и имеющий целью критическое обсуждение и обоснование взглядов и действий участников коммуникации. С точки зрения второго понимания, это можно назвать «дискурсом рациональности», само же слово «дискурс» здесь явно отсылает к основополагающему тексту научного рационализма – Рассуждению о методе Р.Декарта (в оригинале – «Discours de la m?thode», что при желании можно перевести и как "дискурс метода").

Все три перечисленных макропонимания (а также их разновидности) взаимодействовали и взаимодействуют друг с другом; в частности, на формирование французской школы анализа дискурса 1970-х годов существенно повлияла публикация в 1969 французского перевода упомянутой работы З.Харриса 1952. Это обстоятельство дополнительно усложняет общую картину употребления термина «дискурс» в гуманитарных науках. Кроме того, следует иметь в виду, что этот термин может употребляться не только как родовой, но и применительно к конкретным образцам языкового взаимодействия, например: Длительность данного дискурса – 2 минуты.

Основное внимание в данной работе будет уделено использованию понятия «дискурс» в лингвистике.

По М.В. Гавриловой «В широком смысле под политическим дискурсом понимаются «любые рече­вые образования, субъект, адресат или содержание которых относится к сфе­ре политики» (Шейгал 2000: 23); «сумма речевых произведений в определен­ном паралингвистическом контексте - контексте политической деятельности, политических взглядов и убеждений, включая негативные ее проявления (ук­лонение от политической деятельности, отсутствие политических убеждений)» (Герасименко 1998: 22); «совокупность дискурсивных практик, идентифици­рующих участников политического дискурса как таковых или формирующих конкретную тематику политической коммуникации» (Баранов 2001: 246). При таком подходе исследование политического дискурса предполагает анализ всех семиотических систем искусства, а языковым материалом выступают явления политиков, политических обозревателей и комментаторов, публикации в СМИ, материалы специализированных изданий, касающиеся различных аспектов политики» 6 .

Согласно А.И. Соловьеву «речь идет о принципиальном повышении политической мощи СМИ, которые постепенно становятся главными выразителями интересов граждан, вытесняя из области публичной политики традиционные организа­ции, в т.ч. партии и «партийно-журнальные» организации интеллектуалов (А.Зудин), утратившие, несмотря на внешне активное участие в дискурсе, свою былую политическую роль. Главной причиной такого положения вещей, по-видимому, является постепенное укрепление позиций информационного лоббизма, поставившего под свой контроль основные медиаресурсы. Именно под его воздействием трансформация представительных структур в конечном счете привела к расслоению политического дискурса на публичный и корпо­ративный при постоянном усилении влияния последнего.

Но, пожалуй, самым серьезным по своим политическим последствиям ре­зультатом медиакратизации власти в российском государстве и обществе ста­ ли подвижки в политической культуре и механизмах идентификации граждан.

Это особенно важно потому, что культурные стереотипы и нормы политичес­ кого общения определяют те рамки, в которых формируются массовые интер­активные связи и смысловые контакты широких социальных аудиторий, вос­производятся общепризнанные оценки политики и власти и складывается от­ношение граждан к ним» 7 .

По К.Е. Петрову «Согласно конструктивистской парадигме, идентичности и интересы субъек­тов не даны им от природы, но создаются разделяемыми обществом идеями: ими, а отнюдь не фактами материального мира детерминированы структуры че­ловеческих ассоциаций (Wendt 1999). Конструктивизм не склонен проводить значимое различие между условным фактом и условным соображением (мнени­ем). Будучи эксплицирована, любая идея становится фактом социальной реаль­ности. Указанная закономерность наиболее очевидна, когда идея концептуали­зируется в одном слове, а это слово, появившись на свет как термин, характе­ризующий ту или иную частную ситуацию, начинает обозначать совокупность похожих ситуаций и нарастающая метафорика постепенно подавляет однознач­ность конкретного значения. Именно это и произошло с концептом «Европа». Многообразные варианты его использования едва ли можно не то что проана­лизировать, но хотя бы перечислить. История данного концепта - сплошная череда включений в различные политические проекты, как сугубо теоретичес­кие, так и воплощенные на практике. В связи с этим в нем невозможно одно­значно выделить денотативное и позднейшие коннотативные значения» 8 .

Таким образом, в отечественной политической науке в последние годы возросло внимание к исследованию политического текста. В то же время в связи с выделением и функционированием различных видов социально-политической речи сложилось такое направление лингвистики, как политическая лингвистика. Политический язык представляет собой «особую подсистему национального языка, предназначенную для политической коммуникации: для пропаганды тех или иных идей, эмотивного воздействия на граждан страны и побуждения их к политическим действиям, для выработки общественного консенсуса, принятие и обоснование социально-политических решений в условиях множественности точек зрения в обществе» 9 .

Политический язык отличается от обычного тем, что в нем: «политическая лексика» терминологична, а привычные нам, не специальные «политические» языковые знаки употребляются не всегда так же, как в обычном языке; специфичная структура дискурса – результат иногда очень своеобразных речевых приемов; специфична и реализация дискурса – звуковое или письменное его оформление 10 .

2. Политический дискурс новейшего времени

В изучении политических текстов новейшего времени стоит отметить работы М.В. Гавриловой, в которой она говорит о том, что при переходе России к президентской системе правления, развитии информационного общества потребовалась выработка новой политической риторики.

В данном случае М.В. Гаврилова изучает президентский дискурс, который обладает характерными чертами:

1) президентская речь интерпретируется как политическое действие;

2) выступление президента;

3) для выступлений политического лидера характерно сложное взаимовлияние и взаимозависимость устной и письменной формы речи;

4) президентский текст опосредован СМИ;

5) определенный тематический репертуар 11 .

Автор подчеркивает, что в выступлениях российских президентов мы можем наблюдать взаимодействие признаков: по форме – устная (спонтанность, необратимость, многоканальность)/письменная речь (планирование текста, явственная структура содержания), по содержанию – книжный стиль (официальный характер, самостоятельность текста, скрупулезная предварительная подготовка)/разговорная речь (зависимость от ситуации). Разговорная лексика, разрыв синтаксических связей на фоне книжного текста ощущаются как проявление личного начала и несут определенное воздействие на адресата 12 .

Также, по мнению М.В.Гавриловой «когнитивный анализ открывает путь к пониманию политического мышления и логики социально значимых дейст­вий, что, в свою очередь, позволяет моделировать политический процесс, на­ходить корреляцию «между лингвистическими структурами текста и структу­рами представлений его автора» (Паршин 1987: 398). Когнитивное моделиро­вание может осуществляться посредством операционного кодирования и когни­тивного картирования.

«Операционное кодирование дает возможность проследить, из каких представ­лений исходят индивиды при оценке политических событий» (Херадствейт, Нарвесен 1987: 386). Эти представления устанавливаются через изучение речи политических лидеров. Для определения значимости представлений важно знать, какие когнитивные ориентации в картине мира политика стабильны, а какие - изменчивы. Операционные коды проясняют, конфликтен или гармоничен мир в глазах данного политика, как оценивает он своих политических противников и перспективы достижения с ними согласия, насколько широки или, напротив, ограничены цели его деятельности, на какие методы он ори­ентируется и т.д. Такие коды, по справедливому замечанию Д.Винтера, подоб­ны портретам: они отражают индивидуальность изображаемого, и потому их трудно сравнивать между собой (Почеппов 1998: 228)» 13 .

Согласно А.И. Соловьеву «события последних двух-трех десятилетий, отчетливо выявившие потенциал новейших информационных технологий, заставляют нас оценивать современные политические практики прежде всего в контексте наступления «информационной эпохи». И это понятно не только участникам теоретичес­ких диспутов. Ведь если отвлечься от теоретически заданных номинаций по­литических порядков, то выяснится, что наиболее мощным инструментом об­щественных изменений и преобразования структур государственной власти, как институционализированных, так и неинституциональных, выступают по­литические коммуникации. Именно благодаря им в сфере политики интен­сивно формируются новые механизмы и способы политического участия: ме­диа-опросы, интернет-голосования, механизмы кибер- и теледемократии. На смену традиционным двух- и многопартийным системам приходят системы вещания на двух или нескольких телеканалах.

Распределение ресурсов власти и государственных полномочий все больше подчиняется законам движения массовой информации, а характер правления все сильнее зависит от позиций медиасобственников. Обретя кросскультурный и транснациональный характер, информационное пространство привно­сит в привычный для национальных государств порядок принятия решений новые представления о национальных целях и интересах. Доминирование медиалогики, подчиняющей себе поведение большинства политических игроков, делает по сути неразличимыми политические и культурные формы регулиро­вания общественных связей (равно как и влияния общества на власть).

Медиакратия как способ организации власти, при которой информацион­ные отношения превращаются в ключевой механизм форматирования поли­тического пространства и обеспечения взаимодействия между властью и об­ществом, постепенно становится самоочевидной реальностью. И хотя в насто­ящее время еще трудно сказать, к каким последствиям приведут такие изме­нения, насколько сильно трансформируются привычные отношения медиа- и политической систем, государства и общества (см. Gunter, Mughan 2000; Zaller 1992), нужно осознавать, что именно медиакратия задает вектор и характер функционирования власти в современном государстве» 14 .

По К.Е. Петрову «при создании новой политической общности неизбежно возникает потреб­ность в конвенциализации дискурса, который будет обеспечивать ее единство. Сопутствующие изменения в структуре дискурса могут трактоваться и в каче­стве субъективных, направляемых волей субъекта объединения, и в качестве объективных, проявляющихся стихийно. Как бы то ни было, конвенциализация дискурса происходит идеологично, т.е. по мере своего развития исключа­ет некоторые смыслы. Действия политических акторов есть лишь актуализа­ции идеологизированных аргументаций» 15 .

Текст представляет собой систему, объединяющую основные текстовые элементы исследуемой области науки. Текст – это произведение речетворческого процесса, обладающее такими особенностями, как завершенность и системность. Одна из основных характеристик текста – его целенаправленность, прагматическая установка, изначальный информационный посыл.

Тест воспринимается людьми как сложное устройство, хранящее многообразные коды, способные трансформировать получаемые сообщения и порождать новые. Тест – внутренняя замкнутая знаково-языковая система, обладающая целостностью и побудительной энергетикой к реципиенту. Диалогичность текст связана с такими моментами, как наличие автора и адресата, с одной стороны, и умения адресата верно декодировать заложенный изначально в структуру текста код.

Текст информационно-насыщен, он рассчитан на то, что его смогут верно истолковать, получить необходимую информацию и, кроме того, долю эмоционального воздействия: насыщенность эмоционального восприятия будет обуславливаться рядом таких факторов, как эмоциональный посыл повествующего, семантическое структурирование и подача текста, степень осведомленности и психического состояния получателя информации.

Таким образом, политический текст – это коммуникативно-направленная структура, организованная по законам и правилам политической коммуникации, имеющая открытые границы, встроенная в коммуникативное пространство социально-политической деятельности.

Тексты пытаются затронуть как эмоциональную, так и смысловую сторону, апеллируют не только к чувствам, но и к логике, к мыслям. Они выполняют информационную, убеждающую и побуждающую функцию, в них используются запоминающиеся слоганы, комбинировалась визуальная и аудио информация. Политические тексты формируют представление о субъектах политического процессе, отношение к ней избирателей.

3. Метафорические структуры современного политического дискурса

Для современного политического дискурса характерно многообразие метафорических моделей, отражающих современную действительность и специфику восприятия этой действительности.

По мнение М.В. Гавриловой «в когнитивной лингвистике метафора трак­туется как способ познания действительности. Метафоры играют особую роль в принятии политических решений, так как они помогают вырабатывать аль­тернативы, из которых в дальнейшем осуществляется выбор. В России изучени­ем политических метафор активно занимаются московские лингвисты (А.Н.Ба­ранов, Д.О.Добровольский, Ю.Н.Караулов и др.) и группа лингвистов из Ураль­ского государственного педагогического университета (п.п.Чудинов, Ю.Б.Феденева; (см., напр. Баранов, Караулол 1994; Феденева 1998; Чудинов 2001) 16 .

Необходимо отметить, что использование метафор в политике - признак кризисного мышления, т.е. мышления в сложной проблемной ситуации, раз­решение которой требует от человека включения всех его когнитивных спо­собностей. Неудивительно, что внимание представителей этого направления когнитивистики привлекают в первую очередь кризисные периоды, связанные со сменой парадигмы общественного сознания. Именно такой период пере­живала Россия на рубеже 1980-х - 1990-х годов.

Проанализировав совокупность отечественных политических текстов того времени (выступления на Первом съезде народных депутатов, политические дискуссии, отраженные в публицистике и СМИ), Ю.Н.Караулов и А.Н.Бара­нов составили словарь русской политической метафоры (Караулов, Баранов 1991; Баранов, Караулов 1994) 17 . Словарь разделен на две части. Первая часть, озаглавленная "Метафорические модели политической реальности", включа­ет в себя различные политические метафоры, например: война, игра, меха­низм, организм, растение/дерево, родственные отношения, спорт, театр, цирк и др. Во второй части словаря ("Мир политики в зеркале метафор") метафо­ры организованы по другому принципу - от политических реалий к метафо­рическим моделям. Сюда вошли статьи типа: демократия, законодательство, КГБ, КПСС, перестройка, политические лидеры, Россия, СССР, финансы, экономика и т.п. Обратимся, к примеру, к словарной статье "персонифика­ция", первый подпункт которой обозначен как лицо/человек. В качестве оду­шевленных сущностей в отечественном политическом дискурсе выступают со­юзное правительство, СССР, административная система, Академия наук, го­сударство, демократия, идеология, капитализм, КПСС, обмен денег, прокура­тура, свободы, совхозы и колхозы, США, телевидение, экономическая рефор­ма. Метафорически осмысленная Россия представлена в словаре в виде лица (активного или пассивного, а также лица вообще), транспортного средства (корабль, воз, телега), животного (звероящер, конь, медведь), марионетки, ме­ханизма (приводной ремень, стержень), арсенала, гиганта, глыбы, диалога, идеи, империи, пушечного мяса, растения, строения, тарана, тюрьмы, фунда­мента, чумного дома (Баранов, Караулов 1994: 122). Очевидно, что такой сло­варь, позволяющий познакомиться с метафорическими моделями политичес­ких феноменов и показывающий, какие способы метафорического осмысления политических реалий зафиксированы в современной российской публи­цистике, может оказаться очень полезным для политологов, политических психологов и консультантов 18 .

Положение о кризисной природе метафорического мышления в политике было подтверждено и на материале зарубежного политического дискурса. В 1998 г. группа лингвистов во главе с профессором Амстердамского универси­тета К. де Ландшером приступила к осуществлению пилотного проекта, в хо­де которого был проведен политико-семантический анализ выступлений 700 членов Европарламента с 1981 по 1993 г. (см. Landsheer 1998).

Ученые обнаружили прямую зависимость между социально-экономичес­ким положением страны и частотой употребления метафор в ее политическом дискурсе. Чем сложнее была ситуация в государстве, которое представляли де­путаты Европарламента, тем чаще они использовали в своих выступлениях метафоры, причем, как правило, живые метафоры пессимистического или аг­рессивного содержания. Иными словами, во время экономических кризисов метафорический коэффициент увеличивается, тем самым свидетельствуя о "социальном стрессе" (термин П.Фрицше). В связи с этим, по мнению авто­ров проекта, политическую метафору можно считать показателем социальной напряженности (Landsheer 1998: 129-148).

Как верно отмечает А.Н.Баранов (см. Баранов 2001: 253), проведенное Ландшером и его коллегами исследование, доказывающее, что повышение ко­личества метафор в политическом дискурсе - признак кризисной политиче-ой и экономической ситуации, имеет как теоретическое, так и практичес­кое значение. Его результаты можно использовать для фиксации приближе­ния кризисных состояний путем лингвистического мониторинга политическо­го дискурса. Таким образом, сугубо лингвистический анализ метафоры как способа осмысления политических реалий дает важный материал для изуче­ния состояния общества» 19 .

Метафора ‘узла’, благодаря своей мифологической нагрузке, передает высокую степень сложности ситуации: «Кавказский узел: как его развязать ?» (РФ-сегодня 21.11.04). Эта концептуальная метафора подсказывает варианты разрешения ситуации. В нашем случае, затянуть узел туже – означает ужесточить контроль за чеченскими бандформированиями, развязать узел – добиться мирного урегулирования конфликта путем переговоров или предоставления Чечне независимости, разрубить узел – ликвидировать сепаратистов или отделить Чечню от России. С этой точки зрения, функционирование данной метафоры оказывается сродни идеологеме, так как постепенно приучает общество к мысли о неизбежности силового решения, как единственного варианта выхода из сложившейся ситуации. «Иных способов развязать набухающий кровью чеченский узел Москва уже не предлагает » (Известия 31.12.94). Подобное манипулирование общественным сознанием является, по-видимому, одной из функций метафоры в политическом дискурсе.

В современном российском политическом дискурсе активно функционирует театральная метафорическая модель. Нарратив «северокавказский конфликт» является частью политического дискурса, поэтому неизбежно будет трактоваться как эпизод политического театрализованного действа («главные режиссеры чеченской драмы сидят далеко и внимательно отслеживают события » (РФ-сегодня №5/98). Особенно востребованной театральная метафорическая модель оказалась при освещении громкого теракта в театральном центре на Дубровке в Москве осенью 2002 г.: «вчера спектакль «Норд-Ост» играли по чеченскому сценарию… » (Новая Газета 24.10.02).

По К.Е. Петрову «обратимся теперь к метафорическим моделям представления действитель­ности, стоящим за концептом "Европа". Такие модели, как уже упоминалось, строятся либо на отделении/спецификации ("Европа есть уникальная часть мира"), или на овеществлении ("Европа есть вещь"). Каждая из двух основ­ных метафор, в свою очередь, может быть развернута в две метафорические системы:

(1) "Европа - комфорт обжитого мира" и "Европа - технологич­ность современного мира";

(2) "Европа - ценность старинной вещи" и "Ев­ропа - уникальность функциональной вещи". Именно эти четыре метафорические системы позволяют вербально "переводить" Европу в материальные факты. Постоянно подменяя одна другую в ходе выстраивания политической аргументации, они, по-видимому, и создают ту самую идеологию ЕС, которая образует стержень современных интеграционных процессов.

Обозначенные выше две пары метафорических систем не только противо­стоят друг другу, но и внутренне антагонистичны. Данный антагонизм описы­вается отношением: "Риск современного" versus "Вечность исторического".

Следует отметить, что дискурс, как правило, оказывается не в состоянии отразить это противостояние, столь явственно ощутимое при выделении ме­тафор. В его рамках, например, прекрасно могут сосуществовать такие фразы: "Сегодня мы твердо уверены: все 10 стран являются демократическими наци­ями, придерживающимися тех же самых ценностей, что и остальная Европа" (РМ Statement 7002) и "Европа становится Европой 25-ти. Это огромное из менение для Европы" (Doorstep interview 2003). Обнаружить реальное проти­воречие между этими высказываниями премьер-министра Великобритании Т.Блэра можно только через отрефлексировав метафорику. В одном из них подчеркивается ценностное единство Европы как части мира, в другом фик­сируется уникальность Европы и ее способность к изменению ("вещность"). Очевидно, что в первом случае ЦВЕ входит в состав "Европы", а во втором -нет. Более того, указанные метафорические системы несут в себе противопо­ложный смысл: образ освоенного и окультуренного мира, обеспечивающего полноценность жизни, трудно экстраполировать на страны ЦВЕ, но они лег­ко могут обрести функциональную значимость посредством участия в инсти­тутах ЕС. Подобная ситуация позволяет политикам легитимировать любое свое решение путем комбинирования метафор» 20 .

Сравнительный анализ фреймово-слотовой структуры морбиальной модели, функционирующей во французской и российской прессе, выявил различия, вызванные разной трактовкой северокавказского конфликта и его последствий. Так, во французской прессе нами не были обнаружены примеры фрейма «выздоровление/ успешное лечение», достаточно представленные в российской прессе. Это свидетельствует о том, что во французской прессе создается образ неизлечимо больной России.

В большинстве случаев, метафоры, функционирующие в нарративе «северокавказский конфликт», содержат в себе вектор агрессивности, тревожности, неправдоподобия происходящего и отклонения от естественного порядка вещей. Причины этого коренятся, по-видимому, не столько в особенностях исходных понятийных сфер, сколько в том, какие реалии необходимо обозначить и какие эмотивные смыслы востребованы политической ситуацией. В текстах прессы метафорические модели функционируют одновременно, пересекаются и дополняют друг друга, что лишь усиливает их прагматический потенциал.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Баранов А.Н. Предисловие редактора: Когнитивная теория метафоры: почти двадцать пять лет спустя // Дж. Лакофф, М. Джонсон. Метафоры, которыми мы живём. - М.: Эдиториал УРСС, 2004. - С. 7-21.

Баранов Г.С. Роль метафоры в теории познания и репрезентации социальной реальности (философский анализ). - Дис. … д-ра философ. наук, Новосибирск, 1994. Гак В.Г. Метафора: универсальное и специфическое // Метафора в языке и тексте. - М.: Наука, 1988. - С. 11-26.

Гаврилова М.В. Критический дискурс-анализ в современной зарубежной лингвистике. СПб., 2003.

Гаврилова М.В. Президентский дискурс как предмет политической лингвистики//Тезисы докладов. IV Всероссийский конгресс политологов «Демократия, безопасность, эффективное управление: новые вызовы политической науке». М., 2006. С. 64.

Гаврилова М.В. Политический дискурс как объект лингвистического анализа//Полис-Политические исследования. – 2004, № 3

Гаврилова М.В. Смысловая модернизация русского политического дискурса (на примере экспликации концепта “государство”)//Полис-Политические исследования. – 2007, № 3

Демьянков В.З. Интерпретация политического дискурса в СМИ // Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования: Учебное пособие / Отв. ред. М.Н. Володина. - М.: Изд-во МГУ, 2003. - С. 116-133.

Казыдуб Н.Н. Концептуальные основы моделирования дискурсивного пространства // Вестник НГУ. Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация / Новосиб. гос. ун-т. Новосибирск, 2005. Т.3. Вып. 1. - С. 32-35.

Кравченко А.В. Язык и восприятие. Когнитивные аспекты языковой категоризации. - Иркутск: Изд-во Иркут. ун-та, 1996. - 159 с.

Лакофф Дж. Женщины, огонь и опасные вещи: Что категории языка говорят нам о мышлении: Пер. с англ. И.Б. Шатуновского. - М.: Языки славянской культуры, 2004. - 792 с.

Павилёнис Р.И. Проблема смысла: современный логико-философский анализ языка. - М.: Мысль, 1983. - 286 с.

ПАНОРАМА ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ РОССИИ. Круглый стол, Гаврилова М.В., Галкин А.А., Гаман-Голутвина О.В., Гельман В.Я., Дахин А.В., Ильин М.В., Косолапов Н.А., Никитин А.И., Сморгунов Л.В., Фарукшин М.Х. “Мы в мире - мир в нас”: 50 лет интеграции отечественной политологии в мировую политическую науку (Виртуальный круглый стол) //Полис-Политические исследования. – 2005, № 6

Петров К.Е. Концепт «Европа» в современном политическом дискурсе//Полис-Политические исследования. – 2004, № 3

Петров К.Е. Доминирование концептуальной многозначности: “сильное государство” в российском политическом дискурсе//Полис-Политические исследования. – 2006, № 3

Рогозина И.В. Функции и структура медиа-картины мира // Методология современной психолингвистики. Сб. статей. - Москва; Барнаул, 2003. - С.121-137.

Серио П. Как читают тексты во Франции // Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса. М., 1999.

Соловьев А.И. Политический дискурс медиакратий: проблемы информационной эпохи//Полис-Политические исследования. – 2004, № 2

Телия В.Н. Метафоризация и ее роль в создании языковой картины мира // Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира. - М.: Наука, 1988. - С. 173-204.

Ульман С. Семантические универсалии // Новое в лингвистике. - Вып.5. - М.: Прогресс, 1970. - С. 250-299.

Чудинов А.П. Когнитивно-дискурсивное исследование политической метафоры // Когнитивная лингвистика. - 2004. - №1. - С. 91-102.

Чудинов А.П. Метафорическая мозаика в современной политической коммуникации. Екатеринбург, 2003. - 248 с. http://www.philology.ru/news.htm

Чудинов А.П. Национальная ментальность и метафорическое моделирование политической ситуации // Концептуальное пространство языка: Сб. науч. тр. Посвящается юбилею профессора Н. Н. Болдырева / Под ред. проф. Е.С. Кубряковой; Федеральное агентство по образованию, Тамб. гос. ун-т им. Г.Р. Державина. Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р. Державина. - 2005. - С. 363-373.

Чудинов А.П. Реализация метафорической модели как сверхтекст // Текст-2000: Теория и практика. Междисциплинарные подходы: Материалы Всероссийской научной конф. Часть I / УдГУ. Ижевск, 2001а. - С. 163-166.

Чудинов А.П. Россия в метафорическом зеркале: когнитивное исследование политической метафоры (1991-2000): Монография. - Екатеринбург: Урал. госпедуниверситет, 2001б. - 238 с.

2 Телия В.Н. Метафоризация и ее роль в создании языковой картины мира // Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира. - М.: Наука, 1988. - С. 173-204.

3 Баранов А.Н. Предисловие редактора: Когнитивная теория метафоры: почти двадцать пять лет спустя // Дж. Лакофф, М. Джонсон. Метафоры, которыми мы живём. - М.: Эдиториал УРСС, 2004. - С. 7-21.

4 Лакофф Дж. Женщины, огонь и опасные вещи: Что категории языка говорят нам о мышлении: Пер. с англ. И.Б. Шатуновского. - М.: Языки славянской культуры, 2004. - 792 с.

Политический дискурс определяет языковую картину мира и языковое сознание современного общества. Политическое мышление, политическое коммуникативное действие и языковая форма находятся в тесном единстве, что делает политический дискурс объектом междисциплинарных исследований. В настоящее время изучением политического дискурса занимаются политологи, психологи, философы, социологи, экономисты, специалисты по теории коммуникации. В последние десятилетия эта область знания стала объектом пристального внимания лингвистов. Интерес к изучению политического дискурса привел к появлению нового направления в языкознании - политической лингвистики.

Откуда возник этот интерес? По оценке А.Н. Баранова, в его основе лежат три главных фактора. Первый из них - внутренние закономерности развития самой лингвистической теории, которая не могла оставить без внимания такую сферу функционирования языковой системы, как политика. Второй фактор - потребность политической науки в методах анализа политических текстов и текстов СМИ для мониторинга различных тенденций в общественном сознании. Третий - социальный заказ, связанный с попытками избавить политическую коммуникацию от манипуляций недобросовестных политиков .

В лингвистической литературе категория политический дискурс употребляется в двух смыслах: узком и широком. В широком смысле это понятие включает такие формы общения, в которых к сфере политики относится хотя бы одна из его составляющих - субъект, адресат либо содержание сообщения. Такой точки зрения придерживаются, в частности, российские ученые Е.И. Шейгал и А.Н. Баранов.

Так, А.Н. Баранов определяет политический дискурс как "совокупность дискурсивных практик, идентифицирующих участников политического дискурса как таковых или формирующих конкретную тематику политической коммуникации" .

Е.И. Шейгал рассматривает политический дискурс в двух измерениях - реальном и виртуальном, при этом в реальном измерении он понимается как "текст в конкретной ситуации политического общения, а его виртуальное измерение включает вербальные и невербальные знаки, ориентированные на обслуживание сферы политической коммуникации, тезаурус прецедентных высказываний, а также модели типичных речевых действий и представление о типичных жанрах общения в данной сфере" .

При таком подходе исследование политического дискурса предполагает анализ всех семиотических систем, а языковым материалом выступают заявления политиков, политических обозревателей и комментаторов, публикации в СМИ, материалы специализированных изданий, касающиеся различных аспектов политики.

Но многие исследователи рассматривают политический дискурс как явление исключительно публичной сферы. Политический дискурс понимается как актуальное использование языка в социально-политической сфере общения и, шире, в публичной сфере общения.

Этого подхода придерживается один из ведущих исследователей данной проблематики, известный нидерландский ученый Т. ван Дейк. Он считает, что политический дискурс - это класс жанров, достаточно четко ограниченный социальной сферой, а именно политикой. Правительственные обсуждения, парламентские дебаты, партийные программы, речи политиков - это те жанры, которые принадлежат сфере политики. Таким образом, политический дискурс понимается исключительно как дискурс политиков. Ограничивая политический дискурс профессиональными рамками, деятельностью политиков, ученый отмечает, что политический дискурс в тоже время является формой институционального дискурса.

Это означает, что дискурсами политиков считаются те дискурсы, которые производятся в такой институциональной окружающей обстановке, как заседание правительства, сессия парламента, съезд политической партии. Высказывание должно быть произнесено говорящим в его профессиональной роли политика и в институциональной окружающей обстановке. Таким образом, дискурс является политическим, когда он сопровождает политический акт в политической обстановке .

Как видим, расхождения в трактовке понятия политический дискурс довольно значительные. Однако большинство исследователей, занимающихся проблемой политического дискурса, едины в том, что основной целью политического дискурса, предопределяющей его использование в качестве инструмента политической власти является борьба за власть. Как отмечает В.З. Демьянков, общественное предназначение политического дискурса состоит в том, чтобы внушить адресатам - гражданам сообщества - необходимость "политически правильных" действий и/или оценок, поскольку это выгодно тем, кто стремится к власти .

Таким образом, политический дискурс можно отнести к особому типу общения, для которого характерна высокая степень манипулятивности.

С проблемой институциональности политического дискурса сопряжен вопрос о границах политического дискурса и его жанровых разновидностях.

При узком понимании политический дискурс будет ограничен только институциональными формами общения (например, инаугурационная речь, указ, отчетный доклад, партийная программа, послание президента о положении в стране и т. д.), т. е. такими, которые осуществляются в общественных институтах, где общение является составной частью их организации.

Широкий же подход опирается на два уровня в определении политики: первый уровень представлен институциональными формами общения, второй - неинституциональными. Думается, что политический дискурс не может быть ограничен только статусно-ориентированным общением, следовательно, открыт для всех членов языкового сообщества (не связанных определенными ролевыми отношениями) и ориентирован на специфическое использование языка как средства не только контроля и убеждения, но и манипулирования. При таком подходе к политическому дискурсу следует отнести и политические слухи, и мемуары политиков, и скандирование лозунгов, а также многое другое, принадлежащее к сфере политики в любой из трех ее составляющих .

Принимая широкое понимание политического дискурса, включающего как институциональные, так и неинституциональные формы общения, мы, вслед за Е.И. Шейгал, полагаем, что, как и всякий другой, политический дискурс имеет полевое строение, в центре которого находятся те жанры, которые в максимальной степени соответствуют основному назначению политической коммуникации - борьбе за власть: парламентские дебаты, речи политических деятелей, голосование.

В периферийных жанрах функция борьбы за власть переплетается, как показывает исследователь, с функциями других видов дискурса, при этом происходит наложение характеристик разных видов дискурса в одном тексте. Например, юридический дискурс пересекается с политическим в сфере государственного законодательства, политическая реклама является гибридным жанром политического и рекламного дискурса, а мемуары политиков - политического и художественного дискурсов.

Исходя из широкого понимания политического дискурса, можно выделить следующие его разновидности:

* институциональный политический дискурс (предвыборная агитация, парламентские дебаты, официальные выступления руководителей государства и его структур, рассчитанные на массовую аудиторию, интервью политических лидеров и др.);

* масс-медийный (медийный) политический дискурс, в рамках которого используются тексты, созданные журналистами и распространяемые посредством прессы, телевидения, радио, Интернета; примерами могут служить интервью, аналитическая статья в газете, написанная журналистом, политологом или политиком (часто при помощи специалиста по СМИ). Журналисты в рассматриваемом случае привлекают внимание аудитории к проблеме, предлагают пути ее решения, сообщают об отношении к ней политических организаций и их лидеров, помогают политикам в осуществлении их целей;

* официально-деловой политический дискурс, в рамках которого создаются тексты, предназначенные для сотрудников государственного аппарата;

* тексты, созданные "рядовыми гражданами" (письма и обращения, адресованные политикам или государственным учреждениям, письма в СМИ и др.);

* "политические детективы", "политическая поэзия" и тексты политических мемуаров;

* посвященные политике тексты научной коммуникации.

Границы между шестью названными разновидностями политического дискурса не вполне отчетливы, нередко приходится наблюдать их взаимное пересечение.

Еще одна классификация источников изучения политической коммуникации основана на разграничении устной и письменной речи. К числу устных источников относятся, в частности, материалы парламентских дебатов, выступления политических лидеров на встречах с избирателями, митингах, официальных церемониях и др.

Письменные источники - это программы политических партий и движений, листовки, лозунги, послания президента парламенту, выступления политиков в прессе и др.

По объему среди жанров политической речи различаются малые (лозунг, слоган, речевка), средние (выступление на митинге или в парламенте, листовка, газетная статья и др.) и крупные (партийная программа, политический доклад, книга политической публицистики и др.).

Принадлежность к тому или иному жанру в значительной степени определяет выбор языковых средств, который обусловлен также целями политического дискурса, конкретными интенциями говорящего, ситуацией общения, характером реципиента.

Основная тема политического дискурса - политика, политическая борьба, что предопределяет использование в нем специальной группы слов - политической лексики (парламент, депутат, глава администрации, голосование, избиратель, мэр, оппозиция, указ и т. п.). Как отмечает А.П. Чудинов, следует различать политическую лексику и политологическую терминологию. Политологическая терминология, как и всякая терминология, в полной мере известна только специалистам .

Политическая лексика - это тематическое объединение общеупотребительных слов, которые должны быть понятны всем (абсолютному большинству граждан).

Политическая лексика постоянно обогащается за счет политологической терминологии: например, еще несколько лет назад такие слова, как консенсус, импичмент, саммит были понятны только специалистам, а в настоящее время они стали общеизвестными, то есть произошла деспециализация термина. Еще одной особенностью политической речи является широкое использование речевых клише (мрачные прогнозы, кризис доверия, закулисные сделки, ответственный пост, политическая воля, пирамида власти, эффективная система управления, серьезный опыт работы).

Кроме того, для политических текстов характерно использование слов и словосочетаний с оценочной семантикой, высокой, торжественной лексики (особенно в таких жанрах как инаугурационная речь, выступление на митинге, в парламенте, политическая реклама). Характерной особенностью политического дискурса последних лет является также использование грубо-просторечной и жаргонной лексики, иногда даже инвектива. Объясняется это тем, что в прошлом осталась жесткая регламентация, которая определяла строгое следование всевозможным нормам (языковым, речевым, жанровым, этическим, композиционным и иным), которая в каких-то случаях играла положительную роль.

Важным языковым средством, позволяющим реализовать такие функции политического дискурса, как убеждение и манипулятивное воздействие, является метафора.

А.П. Чудинов выделяет четыре разряда моделей политической метафоры: антропоморфную (например, метафора семьи, болезни), социоморфную (криминальная метафора, милитаристская метафора, метафора игры, театра, спорта), природоморфную (зооморфная метафора, фитоморфная метафора, метафора неживой природы) и артефактную (метафора дома, быта, механизма) . Вот некоторые примеры

таких метафор из высказываний украинских политиков и политологов, представленных в СМИ: милитаристская метафора: "Поражение оппозиционного лагеря на президентских выборах в прошлом году крепко подкосило его "боевой дух", считают политологи. "Падающие рейтинги властной команды - шикарная возможность для оппозиционеров отвоевать былые рубежи", - считает В. Корнилов"; метафора болезни: "По мнению ряда авторитетных экспертов, это может здорово подкосить и без того "нездоровую" экономику страны"; "Мы не должны работать в роли педали скорости. Педалью скорости должны работать регуляторы".

Семантическая связность политического дискурса во многом определяется тем, что в нем используется определенный набор идеологем. Идеологема -- языковая единица, семантика которой покрывает идеологический денотат или наслаивается на семантику, покрывающую денотат неидеологический . К семантическим стратегиям можно отнести использование лексем, связанных с традиционными идеологемами политического дискурса и их переосмыслением (народ, партия, власть, свобода, патриотизм), а также новыми идеологемами сознания (честность, порядочность, достоинство, благополучие). Традиционные и новые идеологемы различаются по частоте использования, по степени лексического разнообразия, по избирательности обращения к ним в зависимости от субъекта политической деятельности.

Если традиционные идеологемы являются концептами общественно-политического сознания, то новые идеологемы относятся к частному миру человека, его психологическим характеристикам, его представлениям о достойном существовании.

Интимизация политического дискурса -- семантическая стратегия, направленная на то, чтобы в сознании адресата сложилось представление: субъект политической деятельности имеет ту же систему ценностей, что и адресат.

В современном политическом дискурсе представлены следующие аргументативные стратегии:

Определение проблемной ситуации, формулируемой как необходимость перемены власти;

Выбор способа достижения результата, каковым является объявление себя действенной силой, способной изменить власть;

Выбор действия, которое носит созидательный характер (мы готовы отстаивать идеалы; мы будем добиваться победы; изменить антинародный курс политики);

Определение конечного результата (таковым может считаться либо получение власти, либо возможность воздействовать на власть).

Аргументация задействует риторические фигуры. Логика аргументирования зачастую лишь имитируется и не соответствует требованиям формальной логики построения логических конструкций, что позволяет оценивать политическую аргументацию не по шкале логичность / алогичность, а по шкале действенность / недейственность.

Имитируется темпоральная и каузальная последовательность, привлекаются доводы, рассчитанные на неосведомленность читателя.

Широкая палитра синтаксических ресурсов также обладает манипулятивным потенциалом, а потому активно используется в политичексом дискурсе. Для политического дискурса характерно использование:

* восклицательных предложений (особенно для таких жанров, как выступление на митинге, лозунг): "Не молчите! Не бойтесь! Мы победим!";

* инверсии, позволяющей выделить в предложении главное: "Через шесть лет после нашей революции под угрозой находится не только демократия моей страны, но также систематически искажается верховенство права и продается наша национальная независимость";

* различных риторических приемов, например, таких как риторический вопрос, синтаксический параллелизм: "Как можно мириться с таким положением? Видно же, что никаких объективных оснований для задолженности нет. Какие еще могут быть "первоочередные" расходы местных бюджетов, если не оплачено за потребленный газ?"; "Моя "вина" лишь в том, что в тяжелый кризис мы вместе с вами держали страну. Моя "вина" лишь в том, что я вовремя в кризис выплачивала пенсии и заработные платы, делала все, чтобы страна чувствовала себя стабильно и надежно".

Итак, в лингвистической литературе термин "политический дискурс" употребляется в двух смыслах: узком (дискурс политиков) и широком (формы общения, в которых к сфере политики относится хотя бы одна из составляющих: субъект, адресат либо содержание сообщения). Исходя из того, что цель политического дискурса - борьба за власть, успех которой зависит от поддержки большинства населения, он должен быть открыт для всех членов языкового сообщества и не может быть ограничен институциональными формами общения. Многомерность и сложность политического дискурса проявляются в возможности дифференциации его жанрового пространства по ряду параметров:

а) прототипность - маргинальность жанра в полевой структуре дискурса;

б) институциональность;

в) разграничение устной и письменной речи;

Жанровая принадлежность в значительной степени определяет выбор языковых средств, которые позволяют реализовать цели и функции политического дискурса.

ПРАГМАЛИНГВИСТИКА

С.Н. Генералова

Понятие "политический дискурс"" в лингвокультурологической парадигме

В последние десятилетия исследование дискурса является актуальным направлением в современной лингвистике в связи со сменой научной парадигмы, произошедшей в языкознании, а именно: на место господствующей системно-структурной и статической парадигме приходит парадигма антропоцентрическая. Цель настоящей статьи - дать обзор существующих подходов к определению политического дискурса и попытаться сформулировать характеристики данного понятия с позиции лингвокультурологической парадигмы, в центре которой находится язык, культура и культурно-языковая личность.

The investigation of political discourse is an actual problem in linguistics where we can observe the shift of the static paradigm into anthropocentric one. The paper focuses on the cultural approach to the investigation of political discourse. The article reviews a number of works related to this sphere and suggests its own understanding of the question under study. As an object of linguistic-culturological study political discourse has some features which can unfold the nature of this phenomenon.

Ключевые слова: политика, дискурс, политический дискурс, лингвокульту-рология, язык, языковая личность, культура.

Keywords: politics, discourse, political discourse, cultural linguistics, language, language personality, culture.

Политическому дискурсу посвящено немалое количество исследований , каждое из которых представляет огромный интерес, но, несмотря на это, общепринятого определения политического дискурса не существует, ни в зарубежной, ни в отечественной науке. Возможно, именно этот факт и способствовал широкой популярности, приобретенной этим термином за последние годы. Для понимания сути феномена "политический дискурс"", необходимо, прежде всего, остановиться на понятии самого термина "дискурс". В отечественной лингвистике также отсутствует единое определение данного термина в связи с его принадлежностью целому ряду гуманитарных наук. Поэтому попытаемся обозначить основные характеристики дискурса, по которым он противопоставлен другим речевым событиям.

Анализ наиболее ранних работ свидетельствует о формальном подходе к изучению дискурса, который определяется как речевое произведение выше уровня предложения или словосочетания, и это явление долгое время оставалась без должного внимания. Только после появления работ голландского ученого Т. Ван Дейка дискурс стали рассматривать «как сложное коммуникативное явление, не только включающее акт создания определенного текста, но и отражающее зависимость создаваемого речевого произведения от значительного количества экстралингвистических обстоятельств - знаний о мире, мнений, установок и конкретных целей говорящего» . Следовательно, данное определение носит более многоплановый и разносторонний характер, поскольку его интерпретация выходит далеко за рамки буквального понимания самого высказывания.

В современной лингвистике продолжают полемизировать о разносторонних трактовках данного явления в рамках нескольких подходов, выработанных представителями различных школ. Прежде всего, данный термин допускает не только варианты произношения (с ударением на первом или на втором слоге), но и множество научных интерпретаций. Е.С. Кубрякова дает следующую классификацию подходов к определению понятия "дискурс":

1. структурно-синтаксический подход: дискурс как фрагмент текста, то есть образование выше уровня предложения (сверхфразовое единство, сложное синтаксическое целое);

2. структурно-стилистический подход: дискурс как нетекстовая организация разговорной речи, характеризующаяся нечетким делением на части, господством ассоциативных связей, спонтанностью, ситуативностью, высокой контекстностью, стилистической спецификой;

3. коммуникативный подход: дискурс как вербальное общение (речь, употребление, функционирование языка), либо как диалог, либо как беседа, то есть тип диалогического высказывания, либо как речь с позиции говорящего в противоположность повествованию, которое не учитывает такой позиции .

Из предложенной классификации подходов коммуникативный подход, на наш взгляд, является принципиально важным для его анализа с точки зрения лингвокультурологического аспекта. Прежде всего, автор переносит акцент на человеческий фактор, представляя дискурс как речь с позиции говорящего, и в то же время дискурс представлен с позиции системы языка. Таким образом, коммуникативный подход представляет дискурс как функционирование языка в речи с позиции говорящего.

С точки зрения М.Л. Макарова, который соотносит этот термин с такими родственными понятиями как текст, речь и диалог, дискурс

можно трактовать как ""текст плюс ситуация"". Во-вторых, дискурс может осуществляться посредством текста, реализуемого в сообщении. В-третьих, дискурс может пониматься как речевая деятельность, являющаяся в то же время языковым материалом (по Л.В. Щербе), а под языковым материалом понимается текст, то есть дискурс рассматривается во взаимодействии речи и текста . Другими словами, дискурс понимается автором как реализация текста в речи в конкретной ситуации общения.

Мысль о взаимодействии речи и текста лежит также в концепции такого авторитетного ученого как В.И. Карасик, который определяет дискурс как ""текст в ситуации реального общения"". В.И. Карасик выделяет 4 типа признаков дискурса:

1. конститутивные признаки, которые представляют собой совокупность 5-ти компонентов:

Людей, рассматриваемых с позиций общения в их статусно-ролевых и ситуативно-коммуникативных амплуа;

Сферы общения и коммуни-кативной среды;

Мотивов, целей, стратегий, развертывания и членения общения;

Канала, режима, тональности, стиля и жанра общения;

Знакового тела общения (текстов с невербальными включениями);

2. признаки институциональности конкретизируют конститутивные признаки дискурса по линиям участников общения, по целям и условиям общения, фиксируют контекст в виде типичных хронотопов, символических и ритуальных действий, трафаретных жанров и речевых клише;

3. признаки типа институционального дискурса характеризуют тип общественного института по его ключевому концепту;

4. нейтральные признаки включают в себя 3 разнородные составляющие:

Строевой материал дискурса;

Личностно-ориентированные фрагменты общения;

Моменты институционального дискурса, которые характерны в большей степени для других институтов" .

При ближайшем рассмотрении перечисленных признаков, можно заключить, что дискурс по своей природе носит культурологический характер: например, при личностно-ориентированном общении осознание смысла адресатом зависит от формы знака и личностной концептосферы адресата. Или, например, ключевой концепт института, обозначенный в сознании особым именем, связан с ""определенными функциями людей,<...>, общественными ритуала-ми,<...>, стереотипами и текстами, производимыми в этом социаль-

ном образовании" (там же, с. 56). Данные примеры показывают, что коды культуры и ее составляющие являются основополагающими факторами формирования дискурса.

С учетом вышеизложенного, дискурс в дальнейшем изложении предлагается понимать как текст, имеющий своего автора и созданный для реализации определенных целей в реальном общении, в котором отражается присущий данному социуму способ видения мира.

Особой разновидностью дискурса с точки зрения его институциональной принадлежности является политический дискурс. Для понимания сути этого явления, остановимся на понятии ""политика"". Анализ подходов специалистов в области политологии и философии по данным Интернет - ресурсов и словарям показывает, что данный термин трактуется не совсем одинаково у разных авторов. Сравните определение, приведенное в Большом философском словаре, с одной стороны, и кратком Оксфордском политическом словаре, с другой: "Политика-сфера деятельности, связанная с отношениями между классами, нациями и другими социальными группами, ядром которой является проблема завоевания, удержания и использования государственной власти; участие в делах государства; определение форм, задач и содержания его деятельности" . "Politics is a process by which group of people make decisions. The term is generally applied to behaviour within civil governments, but politics has been observed in all human group interactions, including corporate, academic and religious institutions. It consists of social relations involving authority or power and refers to the regulation of a political unit, and to the methods and tactics used to formulate and apply policy" . Но в приведенных определениях, несмотря на ряд различий, следует обратить внимание на используемые в них ключевые единицы: социальные группы и отношения между ними, власть, государство, тактики и методы деятельности. Поскольку они взаимосвязаны друг с другом, социокультурные отношения между ними реализуются посредством языка, который является ""важнейшим хранилищем коллективного опыта" , и в этом смысле культурой. Следовательно, поскольку содержание понятия "политика "" влияет на объем отражающего его дискурса, политический дискурс представляет собой процесс кодирования-декодирования информации, связанной с отстаиванием интересов определенного класса с использованием аппарата власти. Посредством языка политик навязывает свою точку зрения, свою речь он строит в соответствии с психологическими законами управления сознанием аудитории, организует и оформляет ее в зависимости от участников, целей, социальных норм и культурных традиций. Таким образом, политика, власть имеют лингвокультурологиче-

ское измерение, так как допускают интерпретацию в знаках культуры конкретного сообщества.

Подавляющее большинство авторов работ в области исследования политического дискурса ставят перед собой задачу рассмотреть особенности дискурса политика и осуществляемой им коммуникации. Для характеристики политической коммуникации А.П. Чудинов выделяет следующие антиномии: ритуальность - информативность, ин-ституциональность - личностный характер, эзотеричность - общедоступность, редукционизм-многоаспектность информации в политическом тексте, авторство-анонимность политического текста, интертекстуальность - автономность политического текста, агрессивность-толерантность в политической коммуникации . Политический дискурс располагает системой конститутивных признаков, которые определяют его суть, и наделяется рядом функций.

В зарубежной лингвистике ""political discourse is the formal exchange of reasoned views as to which of several alternative courses of action should be taken to solve a societal problem. It is intended to involve all citizens in the making of the decision, persuade others (through valid information and logic), and clarify what course of action would be most effective in solving the societal problem"" . В этом определении политический дискурс рассматривается как общение не только в социально-политической сфере (поиск наиболее эффективного способа решения социальной проблемы), но и в публичной сфере общения (воздействие на аудиторию с помощью веской информации), то есть подчеркиваются отношения между социальными группами.

Согласно авторитетному мнению Е.И. Шейгал, политический дискурс имеет два измерения: реальное и виртуальное. Под реальным измерением автор понимает сиюминутность речевой деятельности и ее эмоционально-ценностную окрашенность, а также возникающие в результате данной деятельности речевые произведения (тексты), взятые во взаимодействии лингвистических, паралингвис-тических и экстралингвистических факторов.

Виртуальное измерение дискурса, считает исследователь, представляет собой семиотическое пространство, включающее вербальные и невербальные знаки, совокупным денотатом которых является мир политики, тезаурус высказываний, набор моделей речевых действий и жанров, специфических для общения в данной сфере .

Для нас представляет интерес исследование политического дискурса в реальном измерении, поскольку в нем показана суть образующих политический дискурс признаков. Речевая деятельность осуществляется в определенном контексте, в котором субъект речи и адресат наделяются определенными социальными ролями со-

гласно их участию в политической жизни, в результате чего возникают тексты с учетом влияния на них языковых и неязыковых факторов. Автор (в данном случае политик), прежде чем навязать свое мнение адресату, пытается "переселиться" в чужой мысленный мир, где он учитывает личностные характеристики действующего лица, места, времени, обстоятельств. За дискурсом можно увидеть фрагмент ментального мира автора, его способ видения мира, который он сам создает. Следовательно, для политического дискурса в разных социумах характерны черты культурной специфики.

Таким образом, в политическом дискурсе на первый план выдвигается его лингвокультурологическая сущность. По своей значимости такие понятия как "политика", "власть", "социальный класс", "стратегии", "тактики", "отношения между классами и группами" приближаются к константам культуры в понимании Ю.С. Степанова: "Концепты существуют по-разному в разных своих слоях, и в этих слоях они по-разному реальны для людей данной культуры" . Поэтому данные понятия широко и разнообразно представлены в языковой системе. Посредством языка человек (в данном случае политик) не только выражает свое отношение к миру, внутреннее намерение и готовность к деятельности, но и сам "язык навязывает человеку определенное видение мира" , "включающее национальные традиции, язык, историю, сформированную и отшлифованную столетиями модель политического общения, взаимодействие с другими национальными культурами т. д."" . Культура является основополагающим фактором формирования языка, но и роль языка, по мнению Э. Сепира, в накоплении культуры очевидна и существенна . Во-вторых, данные понятия отражены в речи (текстах) и дискурсивных практиках, которые строятся в соответствии с определенными психологическими законами управления сознанием аудитории.

Кроме того, политический дискурс всегда идеологически окрашен, то есть определяется наиболее важными и крупными идеологиями, такими как консерватизм, либерализм, фашизм, анархизм и т. д., формирующими социальные позиции. Идеологическая составляющая политического дискурса - завоевание и сохранение власти, причем идеологические убеждения проявляют себя в политическом дискурсе на уровне содержания, посредством различных способов речевого воздействия (аргументация), лингвистических средств (манипуляция сознанием) и т. д.

Итак, в лингвистической литературе политический дискурс представлен как многоаспектное и многоплановое явление, как комплекс элементов, образующих единое целое. Нельзя не согласиться с Барановым А.Н. и его соавторами, что политический дискурс -

это "совокупность всех речевых актов в политических дискуссиях, правил публичной политики, освященных традицией и проверенных опытом"" и отражающих специфические особенности ментального мира политика. Принимая в целом данное определение, хотелось бы внести в него существенное дополнение в виде фактора функционирования политического дискурса в определенном лин-гвокультурологическом пространстве, который отражает специфические особенности личностной концептосферы политика.

Таким образом, как объект лингвокультурологического анализа, политический дискурс имеет ряд существенных признаков, которые определяют его суть: целенаправленность и динамичность характера, ситуативная приуроченность, сиюминутность (спонтанность) речевой деятельности, привязанность к определенному контексту, принадлежность к целому слою культуры, а также жанровая или идеологическая принадлежность.

Список литературы

1. Баранов А.Н., Казакевич Е.Г. Парламентские дебаты: традиции и новации. - М.: Знание, 1991.

2. Википедия (материалы: Большой Философский словарь, Concise Oxford Dictionary of Politics). Свободная Интернет-энциклопедия // Д.Уэйлс, Л. Сэнгер. - США, 2001. http://ru.wikipedia.org/wiki/

3. Дейк Ван Т. К определению дискурса. //www.hum.uva.nl/-teun.

4. Карасик В.И. Этнокультурные типы институционального дискурса // Этнокультурная специфика речевой деятельности: сборник обзоров. - М., 2000.

5. Кубрякова Е.С. О понятиях дискурса и дискурсивного анализа в современной лингвистике // Дискурс, речь, речевая деятельность: функциональный и структурный аспекты. - М., 2000.

6. Макаров М.Л. Основы теории дискурса. - М., Гнозис, 2003.

7. Малышева О.П. Политическая коммуникация как феномен этнокульту-ры // Политическая лингвистика. - № 3. - 2008. - Екатеринбург.

8. Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии / Э.Сепир - М.,1993.

9. См., напр. Сорокин Ю.С. Политический дискурс: попытка истолкования понятия // Политический дискурс в России. - М., 1997; Желтухина М.Р. Комическое в политическом дискурсе конца XX века. Русские и немецкие политики. Волгоград, 2000; Демьянков В.З. Политический дискурс как предмет политологической филологии. М., 2002

10. Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования.- М., Школа «Языки русской культуры», 1997.

11. Тер-Минасова С.Г. Язык и межкультурная коммуникация: учеб. пособие. - М., 2000.

12. Чудинов А.П. Политическая лингвистика // Общие проблемы, метафора: учеб. пособие. - Екатеринбург, 2003.

13. Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. - Волгоград, 2000.